Александр Лепещенко - Монополия

– Скока надо?

– Полторы тыщи займи… – кашлянул Нилыч.

– Держи, Фонарёв! – с ловкостью фокусника вынул из портмоне деньги Поплавский.

– Даже не представляешь, Поплавский, как ты выручил…

– Ещё чё надо?

– Ничё не надо, – ответил тем же Нилыч. – Молодец мужик… Иди…

Старик посмотрел на удалявшегося Поплавского и добавил:

– Вот так! Добро не лихо – бродит тихо.

Какой-то неприятный звук бухал в самое темя, Митя повременил и сказал:

– Ты мне сегодня приснился, Нилыч.

– Свят-свят… Я ж ещё живой…

– Дурак ты старый!

– Да, но не по четвергам… А коли без шуток, то думаю я, что настоящая охота жить только и приходит в старости… Вот вы, молодые, как живёте? Вы же без причины живёте… Вы себя не помните…

– Конечно, куда нам до вас.

– Не упорствуй, Димитрий! И молодым надо блюстись…

– В твоей терминологии блюстись – значит беречься. Не так ли?

– Усвоил…

– А тут и усваивать нечего – одно пустозвонство…

– Нет, я такую хулу не могу принять.

– Не принимай… Я так скажу: молодые не помнят себя, потому что перекоряются из-за грошей… А без причины мы не живём… Я чудесю как могу… У Поплавского вон ипотека… Даже негодяй Бессон и тот крутится…

– Думаешь, мы в молодых годах жили легче?

– Ничего я не думаю… Я трёпа не люблю.

– Ладно, извинения принимаются, – голос Нилыча помягчел.

– Ты прав, старик… Извини!

– Э-э, пока не забыл… Сообщу пренеприятное известие…

– Что: к нам едет ревизор?

– Хуже… К нам едут питерские…

– Опять ты, Нилыч, за старое…

– Да послушай… Бессон по большому секрету брякнул, что с первого января поубирают к чертям все маршрутки.

– Возможно ли такое? Что-то я сомневаюсь…

– А ты не сомневайся… Заготавливается особенное постановление… Бургомистр с питерскими уже вовсю взасос целуется… Теперь их автобусы будут гонять вместо наших «Газелей»…

– Старик, ты знаешь это наверное?

– Я же говорю… Бессон по большому секрету…

– Спиногрызы! Постановлениями прикрываются, законами…

– Эх, Димитрий!.. Где закон, там и обида.

…Проходили истощённые мятые тучи.

За стёклами, которые слезились дождевыми каплями, серело лицо Фонарёва. Всё вокруг было каким-то гадательным, неопределённым. Лишь изредка дробились негустые огни проезжавших мимо автомобилей.

«Домой? – терзался Митя. – Или на последний круг? Пожалуй, всё-таки на последний… Итак, что имею? С Бессоном за ноябрь рассчитался… А впрочем, лучше бы и не брал у него «Газель» в рассрочку. Хотя кто же знал, что с маршрута в новом году решат выкинуть… Вот куда теперь «Газель» девать? Маруся расстроится. Не послушал её совета – купил. Вечно я с чем-нибудь да вылеплюсь…»

По улицам метались огни машин.

Фонарёв заметил подживление ещё на Елецкой, а когда свернул на Рабоче-Крестьянскую, то и встал в «пробку».

«Что бы это значило?» – спрашивал сам себя Митя, пока проезжал «Чекистов», мост и «Современник».

На Аллее Героев в маршрутку сели две вострухи – так он называл бойких девиц.

– Апокалипсис там, что ли? – удивился Фонарёв.

Вострухи прыснули смехом.

– Ну, типа того, – отозвалась молочнолицая.

– Концерт, – добавила яркогубая.

– А что, не понравился?

– Прикалываешься, да?.. Какой-то пацан пиликал на флейте… Мы сразу свалили…

– Пацан? – перебила одна воструха другую. – Да это сын Зверькова, Кира Зверькова… Ну, самого богатого депутата гордумы. Поняла?

– И чё?

– И то… Такой пацан далеко пойдёт.

– Знаешь, и мы бы с деньгами пошли…

– Знаю, Солнце, знаю!.. Остановите нам на Гагарина… Мы пойдём…

Митя высадил галдевших вострух и почувствовал, что всё, чем он занимался два последних года, стало вдруг не его. Всё опало, отчудилось. Ни о чём он теперь не мог думать – просто ехал, полосуя тьму фарами.

Там и сям виднелись лужи, в них мрачно отражались серые дома, и поэтому Мите никак не верилось, что они покроются льдом в этот ноябрьский вечер. Мужчина закрыл «Газель» и оглянулся. Рябину возле подъезда обыскивал выскочивший вдруг из темноты ветер. Лужи морщились.

«Минус три обещают… Рябине солоно придётся… А впрочем, она же привычная к морозам…»

Фонарёв ёжась влетел в подъезд и чуть не натолкнулся на Марусину заведующую. Она глядела змеёй, выюркнувшей из-под ног змеелова.

– Здравствуйте, Олеся Анатольевна!

Перепёлкина что-то буркнула и резко качнулась к выходу.

«Вечные штучки и выверты… А ещё соседка! И как только с ней Маруся работает? Надо бы спросить…»

Мужчина выудил из почтового ящика платёжку и, рассмотрев «итого», выругался.

«Лишь на той неделе отопление дали, а уже две тысячи девятьсот…»

Полы в лифте были усеяны обломками гипсокартона и ещё чем-то хрустким.

– Высочкины всё ремонтируются… Хотя бы убрали за собой… Свиньи!

Митя зацепился взглядом за командирские часы с красными стрелками.

«Ого! Почти восемь».

Раздался покрик дверного звонка.

– Кто там?

– Марусь, это я.

Дверь отворилась.

– Ну, наконец-то… Мить, давай выпровоживай Дашку… – выпалила прямо с порога жена.

– Тише ты! – цыкнул Фонарёв. – Ещё обидится…

– Нет, пусть лучше я обижусь… Да?

– А сколько она у нас?

– Полдня… Разве в гости так ходят?

– Она же дитё… Не понимает.

– И родители не понимают?

– А что родители? Ты же знаешь, Дашкина мать – проводница… С поезда почти не слезает… Отец её, он это… В моей бывшей бригаде служит – механиком-водителем, кажется…

– Эта Даша Ролик – явная плутня, – не унималась Маруся.

– Ерундейшая чепуха! Дитё есть дитё… Ей хорошо здесь, поэтому-то она домой и не торопится.

Женщина, натолкнувшись на неожиданный довод, замолчала.

– Говорила ли ты Лёшке с Дашей, когда им разбегаться?

– Я ж не думала, что так всё будет…

– Короче, в другой раз говори… Вырабатывай командный голос…

Митя стянул берцы и пошёл в комнату сына.

– Привет, молодёжь!

– Здрасте, дядь Дим!

– О, пап! А мы в «Монополию» рубимся.

– Вижу… Молодцы!

– У меня отели на Гоголевском бульваре и станции «Маяковская», а у Даши… на Арбате…

– Дядь Дим, а вы будете с нами? Ваш любимый башмак, – девочка кивнула на игровую фигурку, – не занят…

Дмитрий Алексеевич взял маленький оловянный башмак и, словно взвесив его, сказал:

– Спасибо, Дашунь, как-нибудь в другой раз! Да и поздно, понимаешь? – Фонарёв заглянул в глаза девочки – в них сияла яркая, чуть пожелтевшая зелень.

«Миленькая, – мелькнуло у мужчины, – но всё портит эта её всегдашняя застиранная жёлтая кофта…»

– А чё там натикало, дядь Дим?

Мужчина вскинул руку с часами, показывая время.

– Ой, я пойду! Уже девятый час…

– Молодой человек, а ну-ка проводи Дашу!