Александр Лепещенко - Монополия

© А. А. Лепещенко, 2018

© ГБУК «Издатель», оформление, 2018

Новая книга волгоградского писателя Александра Лепещенко «Монополия» включает в себя одноименную повесть и двадцать два коротких рассказа, объединенных в цикл «Неплохо, нормально, прекрасно». Постижение авторского замысла в полном его объеме требует активной работы ума и сердца. Но было бы неверно утверждать, что писатель ориентируется исключительно на читателя-интеллектуала. Ему нужен заинтересованный читатель, независимо от социального или профессионального статуса, а также уровня образованности. Новая книга, как и предыдущие, – чтение стимулирующее. Поэтому пути активизации читательского интереса многообразны. Предпосланная аннотация, согласно которой «это всё о маленьком человеке, выбитом из логичного маршрута собственной биографии, без вины виноватом», прежде всего порождает ассоциации с образами униженных и оскорбленных из произведений русских классиков, известных со школьной скамьи. Эпиграф к повести «Монополия» «Человек есть существо, ко всему привыкающее» – отсылает к «Запискам из Мертвого дома» Ф. М. Достоевского. Профессионал добавит: у Достоевского следует продолжение: «И, я думаю, это самое лучшее его <���человека> определение». Сказано, кстати, не без горечи, но и не без гордости, поскольку привыкнуть к человеческой массе «бритых голов, клейменых лиц, лоскутных платьев» (речь идет об остроге) да еще проникнуться симпатией к «обруганной» и «ошельмованной» среде великому писателю, познавшему каторгу, было не просто. К счастью, у Лепещенко речь не об этом.

Правда, на одной из игровых карточек, валявшихся на кухонном столе в квартире главных героев, было начертано: «Отправляйтесь в тюрьму! Вы не проходите поле «вперёд» и не получаете вознаграждение». Но это всего лишь популярная настольная игра «Монополия», в которую втянуты практически все персонажи повести, не только дети.

По сути же персонажи Лепещенко – обычные волгоградцы, наши современники, озабоченные повседневными житейскими проблемами. Но тогда почему, как следует из той же авторской аннотации, «маленький» человек должен либо смириться и привыкнуть к происходящему, либо «идти в том направлении, в котором растёт его страх». Второй вариант, естественно, чреват непредсказуемостью, обилием экстремальных решений и в конечном счете гибелью – физической или духовной. Неужели автор одобряет этот вариант?

Разумеется, нет. Но Александр Лепещенко не допускает однозначного прочтения, и, листая страницы, не всегда понимаешь, откуда такое острое ощущение грозящей опасности. Понятно, что водитель волгоградской маршрутки бывший десантник Дмитрий Алексеевич Фонарёв стоит перед угрозой потери работы из-за решения городских властей ликвидировать этот вид транспорта как создающий ряд неудобств, в том числе пресловутые «пробки». Понятно, что его жене Марусе, сунувшейся, как она говорит, в пединститут, но работающей нянечкой в детском саду, хотя имеющей все права на должность воспитательницы, также грозит увольнение: невзлюбила начальница со змеиным взглядом. Еще более близки родительские переживания из-за девятилетнего сына Алеши, катастрофически теряющего зрение. Получается, что «страхи» семьи Фонарёвых вполне обоснованны и адекватны жизненным невзгодам. Куда же им еще расти?

Тем не менее растут. Но поводом к их росту является, как бы сказал философ, «квазиреальность», то есть та форма «ночного» сознания, которая активизируется в сновидениях. А сны поистине зловещи: «Кошемар во всю ночь», – говорил один из героев Достоевского, решившись на самоубийство. Причем «зерно» кошмара все более разбухает и дистанцируется от обыденности. Так, первый сон Дмитрия Алексеевича еще эмпирически объясним: радиоприемник передает романс С. Рахманинова на слова В. Брюсова «Крысолов». Но образ дудочника запечатлевается в измученном мозгу спящего таксиста совсем не по-брюсовски, где звуками веселого легкого мотивчика соблазняется прекрасная девушка. Сновидение героя воспроизводит классический сюжет, согласно которому Крысолов, освобождая средневековый немецкий городок от крыс, но не получив обещанного вознаграждения, уводит и детей горожан, среди которых, как кажется Дмитрию, его собственный сын, не отвечающий на звонки мобильника. Так прошлое трансформируется в еще более жуткое настоящее.

Второе сновидение переносит Фонарёва внутрь туннеля-трубы. И снова появляется дудка, пронзительный звук которой исходит из «булыжной груди» великана, нависшего над персонажем, как пятиэтажный дом. Но и этому «звуковому» сну есть реальное объяснение: под окнами сигналила соседская «тойота».

Третий же сон наиболее трагичен в своей иррациональности. Накануне вспомнились добрые бабушкины сказки, услышанные в детстве, где из одной в другую переходили дудки, сопелки, рожки, сиповки, флейты, волынки, свирели, с помощью которых преодолевались невзгоды. Однако на этот раз сон превратился в многосерийный триллер с тройным убийством детей и самоубийством взрослого. Причем в роли убийц маленького мальчика выступили его собственные сестры, сами потом испытавшие аналогичную месть отца-самоубийцы. Разоблачительницей же их явилась дудка, сделанная из дягилька, выросшего на могиле погибшего братика.

Так последовательно и явно по нарастающей реализуется автором одна из древнейших мифологем мировой культуры: духовой инструмент (в любой разновидности) – издаваемые им звуки – смерть. Последнее и грозит, согласно логике повествования, хрупкому детскому миру. Не случайно из уст персонажа прозвучало вопрошение-утверждение: «Апокалипсис там, что ли?». Это спросил Фонарёв у пассажирок, сбежавших с концерта флейтиста, сынка «самого богатого депутата гордумы». Поистине трубный глас Откровения.

В «пороговой» ситуации оказывается и героиня. Во сне Маруся становится жертвой «длинного, как хлыст, человека». «Сталисто блеснул нож, и Фонарёву пронзила боль под левой лопаткой». И уже проснувшись, героиня подумала: «Кровь зовёт кровь… Откуда это? Не помню… Какая разница? О Господи, что же ещё стрясётся?»

И что же стряслось? К счастью, в полном объеме и буквальном смысле трагедии из снов не перешагнули в жизнь. Отцу семейства все же не пришлось «колотиться всеми неправдами» и удалось избежать долговой ямы, вернув хозяину не ко времени купленную «Газель». «Не бойся, мам… Папа что-нибудь сфокусничает…» – мудро изрекает сын в ответ на фразу отца о возможной безработице. В конце концов Фонарёву делается жизненно необходимая операция, и вероятность благополучного исхода вполне очевидна. На лечение к окулисту определяют и мальчика, лишив, правда, любимого планшета. Сама Маруся хорошо понимала: «…из-за семи тысяч, что я получаю нянькой, убиваться не стоит… Что ж, поищу другую работу! Поищу? Да что я могу? Нет-нет, кое-что я всё-таки умею…». Но самое главное, пожалуй, в том, что «Монополию» заменили шахматы: от ситуации, где от того, кто «хватает жизнь в двадцать рук» и может играть судьбами сотен и тысяч других людей, единолично завладев их жизненным пространством, нужна защита. «Пусть и сицилианская…»