Евгений Кулькин - Знай обо мне все

Ну тут я, понятное дело, со своим предложением. Мол, чего думать-гадать, надо в Сталинград депешу «отсобачить», чтобы другого шофера прислали.

А мне, говоря откровенно, это было особенно «в жилу», хотел я в Борисоглебское летное училище наведаться. Может, устрять учиться удастся. Страсть не волокло идти в педтехникум.

И быть бы по-моему. Но тут две местные бабы возле наших конторских «разбазарились». О том, о сем беседу вели, потом до погоды добрались. И одна – коротышка с вислым животом – говорит: «А знаешь, морозы сильные ожидаются».

Услыхали наши бабоньки про морозы, заголосили. Жалко картошку стало. Вернее, денег, которые за нее отвалили.

И задолдонили в один голос: «Гони машину сам!»

Легко сказать – «гони». Прав-то у меня нет, да и за руль я только у стоячей машины садился.

А бабы и слушать мои возражения не хотят. Особенно жена начальника эксплуатации Клушка. Вообще-то, ее Феклой зовут. А я ей такое прозвище привинтил. Сначала Феклушкой величал. А потом – «фе», как-то само собой отпало, тем более, что страшно она на клушку была похожа. Куда бы не села, все узгендиваться норовит.

И вот Клушка, видимо посчитав, что она тут старшая и главная, почти приказала:

«Садись и – гони!»

И я «погнал», только ее саму из кабины в кузов. А рядом с собой дядю Мишу посадил. Все же спокойнее на душе, когда под рукой хоть и не шофер, но все же человек, имеющий отношение к одной из частей машины.

Раза три я с места тронуться не мог. Мотор у меня глох. А на четвертый все же поехал. Потом, попилив на первой, на вторую перешел. А там и на третью…

Словом, километров через десять я, как заправский шофер, и на пониженную и на повышенную передачи с двумя выжимами сцепления «ходил».

Ночью, ожидая мороза, бабы по всему кузову разместились так, чтобы собой занять как можно больше места и таким образом прикрыть картошку.

Но мороза в ту ночь не было.

Так – потихоньку – и дошкондыбали мы до Сталинграда. И вот что интересно, ни одна милиция нас не остановила. Но это, может, потому, что, завидев автоинспектора, мои бабы начинали петь революционные песни. А разве, видимо, думали «гаишники», запоешь, когда тебя везет соплезвон, не имеющий прав.

А после этого случая, походив с полмесяца в героях, в гараже саданул я тем же «зисом» полуторку, на которой сам начальник езживал, как на выездных лошадях.

После этого случая мне не так часто ездить приходилось. Но и этого малого хватало, чтобы навык приходил. И теперь я был готов к любой каверзе инструктора по вождению. Тем более, что и «ренауль» у меня мурлыкает, как кошка, которую я глажу по шерстке.

Комиссию по приему экзаменов ждали с трепетом и нетерпением. С трепетом потому, что буквально накануне два курсанта, говоря военным языком, из строя вышли. Только не просто вольно погулять, а в больницу угодили. По глупости, конечно.

А было так. Утром завели старого «зиса», который, наверно, помнил песенку самых первых шоферов:

Словом, завели этого, как тут звали «два раза ветерана и семь раз инвалида». Работает, однако, он как часы: «Чах, чах, чах».

И вот, когда подняли ему капот, чтобы увидеть, как там все взаимодействует, один – самый востроглазый «курсач» – по фамилии Смусь, непорядок раньше других заметил. Видит, мотор, в общем-то, работает, а вентилятор, словно его это не касается, стоит себе, только малость подрагивает.

И вот решил Смусь ему помочь в работу включиться и – этак щелчком по «затылку» – шлеп!

А тот – в ответ – хряп – и оттяпал Смусю палец!

Слабонервные поохали, зубоскалы посмеялись, а – беспалого – Смуся увезли в больницу.

На второй день пришли все к этому «зису», опять его завели.

Теперь те, кто вчера видел, чем шуточки с вентилятором кончаются, подальше от работающего мотора держаться норовят. А один, которого почему-то звали двойной фамилией Коркин-Ёркин. А может, это была его кличка, врать не буду. Словом, он не видел этой вчерашней истории, поэтому спросил:

«Как же его, дурака, угораздило?»

«Да вот так же, – ответил ему Ходырин – курсант, прозванный Шатуном, видимо, за то, что был страшно прыткий. – Завели мотор, а вентилятор, так же как сейчас, стоит. Он взял да и вот этак щелкнул…»

Угораздило же Шатуна показать, как все было. И ему вентилятор отхватил палец.

А вечером в автомотоклуб начальник НКВД наведался. Сперва с курсантами разговаривал так, словно пришел тоже шоферскую науку на зуб попробовать. А когда все поверили, стал потихоньку выуживать: «А не говорили ли Смусь с Ходыриным, что не хотят в армии служить?»

И тут я сразу «смикитил» – членовредительство он им «шьет». И горе будет, подумал, если кто-то ради красного словца чего-нибудь шлепнет непотребное.

Так вот над Шатуном никто не охал, а только смеялись, когда он, сердечный, уже беспалый – пока не приехала «скорая», по двору как угорелый носился.

И вот только после того, как эти двое «вышли из строя», наконец окончательно решилось то, что все еще было под вопросом.

«За Ходырина пойдешь, – сказал директор. И добавил: – Повезло табе!»

Не знал я, что на чужом горе начну свою шоферскую биографию.

А тем временем староста нашей группы – тот же Коркин-Ёркин – собирал оброк. На банкет. До войны только за одно это слово морду бы набили. А теперь произносят его нежно, как доброго деда Мороза, который и среди лета носит детям подарки в виде розовых листков картона, именуемых стажорками.

Я отказался вносить деньги по двум причинам. Во-первых, их у меня не было. А во-вторых, я подумал: «За что же мне задабривать комиссию, если я не все, то уж наверняка порядочно знаю из того, что написано в учебнике шофера третьего класса?»

А тут еще рассказали мне порядок, который установился при сдаче экзаменов. Спервоначалу, как правило, несколько человек «плавают», как рыба-дельфин в океане. А потом, когда комиссия уже перекочует в другое место, едут следом за ней, холуйствуют, упрашивают, унижаются.

«Нет, – думал я про себя, – если осекусь, больше в жизни не пойду сдавать!»

Словом, денег я не дал.

«Ну что ж, – сказал мне на это староста. – Долго тебе еще придется искру в баллоне искать».

Встречали комиссию на дороге, что вела из Новой Анны. Экзаменаторы, по слухам, ехали оттуда. Почему, никто не знал точно, откуда они припожалуют? Потому что тогда пропадал элемент внезапности, и все сводилось к обыкновенному рядовому событию, ничем не памятному тем, кто навек свяжет себя с профессией водителя.

Встречали комиссию почти все машины автомотоклуба. Директор был в новом костюме и белых, освеженных зубным порошком, тапочках, подчеркивающих довоенную моду. Приоделись и другие преподаватели и инструктора.