Александр Гордеев - Дай руку, капитан!

Под вечер солнце держалось еще высоко над горизонтом и можно было поиграть в футбол на школьной волейбольной площадке. Второклассники ли, третьеклассники – такая мелюзга, что для нее годилась любая ровная поверхность – тогда ее размеры для игры мало что значили.

Кто-то из предприимчивых ребят набил тряпками большую шерстяную варежку, перехватив ее крест-накрест для прочности бечевкой. Странной конфигурации получился мяч, с торчащим сбоку пальцем. Как его мальчишки ни вправляли вовнутрь, он упрямо вылезал наружу. И, может, потому во время игры их эрзац-мяч выписывал и в воздухе, и на земле самые немыслимые траектории.

Тем не менее каждый входил в кураж: кто самый быстрый, кто самый ловкий, а кто самый выносливый и меткий. Стенка на стенку ломили, лишь бы загнать мячик в ворота из пальто, пиджаков, шапок, сумок, сложенных кучами.

Игра шла, можно сказать, вприглядку, потому что никаких правил не знали. Допустим, если кто хватал мяч рукой, не важно, где и как, били одиннадцатиметровые – легче сказать: одиннадцатишаговые. Линий разграничений не признавали, потому что о них тоже никакого понятия не имели. Ребята гоняли мяч по всему пространству, куда бы он ни залетал. Бывало, пропылят с ним за ворота – спину вратаря видать – разворачиваются и обратно гонят, чтобы потом нацелить перед стражем ворот и так пробить, чтобы он его ни за что не поймал, даже за палец.

Бедный вратарь! По вольной трактовке правил, он не имел никакого права выбегать навстречу игрокам и стоял между кучками «штанг» как пришпиленный. Ему не разрешалось отбивать мяч ногами. Он мог действовать только руками и больше ничем. В этом диком футболе у него была только одна привилегия: он мог брать в руки куртку, пиджачишко, ловить или отбивать ими катившийся или летевший к нему мяч. При этом его движения становились такими забавными, как будто он ловил на лугу кузнечиков или тушил ползущий по земле пожар.

Действия вратаря отдаленно напоминали манипуляции во время корриды, но, так сказать, с футбольной спецификой. Если матадор элегантно встряхивает алого шелка плащ и побуждает криками «Торо!» разъяренного быка направить рога на него, чтобы от обманного движения красноглазая морда попадала в пустоту, то вратарь без крика, не заботясь об эффектных телодвижениях, целит серым пиджачишкой прямо в летящий к нему «однорогий» эрзац-мяч.

В зависимости от игровой ситуации он со своим пиджачишкой-ловушкой устремлялся в два-три низких подскока навстречу кувырком летящему мячу, а то как рак пятился назад. Нередко страж ворот делал два-три шага, отступая вправо или влево, остро реагируя на бегущую и кричащую орду игроков, а то застывал как вкопанный, в напряжении держа пиджачишко перед собой, чтобы все же справиться со своей задачей и не пропустить в ворота очередной гол. В любом случае пиджачишко, как стрелка компаса, поворачивался, увы, не к полюсу, а к трудно предсказуемому в своем поведении мячу.

И только пыль столбом стояла вокруг вратаря. На протяжении всей игры она никак не могла осесть на истоптанную неутомимыми ногами начинающих футболистов площадку.

Ребята не имели ни малейшего понятия ни о таймах, ни о перерывах. Бегали до полного изнеможения. Не знали они и о смене ворот. Обычно договаривались играть до пяти, а то и десяти забитых голов. Вот и стремились команды к установленным «нормативам».

Играть на время? Ничего подобного! Это и в голову не приходило. Откуда у ребят могли быть часы – невероятнейшая роскошь, доступная взрослым, да и то не всем?

Это потом мальчишки стали делать восхищавшие их «открытия», касавшиеся правил игры. И что ни открытие, то целая революция местного футбола, делавшая его более совершенным и привлекательным. Когда ребята узнали, что есть вратарская площадка, они своею милостью разрешили вратарю выбегать в ее пределы. На то она и вратарская площадка, чтобы он чувствовал себя хозяином и мог более надежно защищать ворота.

А когда узнали, что линия ворот – это не только линии внутри них, то прекратили варварские набеги с мячом в их тыловые части. И наконец, что-то всем показалось тесновато в пределах волейбольной площадки.

Тут, видно, вырос не только «класс» игры, но и сами. Ареной игры стал весь школьный двор, способный вместить десять таких площадок.

С каждым «открытием» игра становилась все интересней и интересней, все более упорядочиваясь. Теперь каждый, через отца ли, брата, старался разузнать что-нибудь новое о правилах игры в футбол, и это новое приносило всеобщую радость.

…Как же Андрей сожалел, что нет рядом старшего брата Владимира. Уж кто-кто, а он бы о футболе рассказал все, что знает. Уселись бы где-нибудь в уголке, чтобы не видел отец, и пошла бы беседа. Андрейка все бы запомнил.

А отец бы и не узнал и не стал бы ворчать, что «футбол еще никого не кормил».

Год назад старший брат окончил 10 классов и стал учиться в городе Урюпино на тракториста широкого профиля. Домой добирался пешком даже в лютую зиму. Может, ему хотелось показать, в какую форму бесплатно одевали в училище механизации? Почти как военная, но только не защитного, а черного цвета. Одна фуражка со скрещенными серебряными молоточками и алой звездочкой сверху чего стоила! Дом, родная семья, гостинцы, друзья и подруги, новости всяческие…

А поступил он в училище со многими одноклассниками, с которыми крепко дружил и еще до училища каждое лето подавался на заработки в колхоз. И работали парни кто прицепщиком на пахоте, а кто и помощником комбайнера – «штурвальным».

Видел бы город, как тяжело дается хлеб крестьянский. Нет, этого он почему-то не замечал, равнодушно выкачивая из «глубинки» весь урожай, кроме семенного зерна. Как и взрослые, парни днями пропадали в поле, особенно в дни жатвы. Идут хлеборобы в потемках к родным хатам, еле ноги тащат, и без разницы – кто тракторист, кто прицепщик, кто комбайнер, а кто штурвальный. У всех, как у шахтеров, поднявшихся из забоя, блестят из-за пыли и пятен смазки белки глаз и зубы. Дома торопливо постучат «носиком» рукомойника, стараясь тщательнее намылить руки, шею и подмышки дешевеньким серым мылом. Потом скромный ужин с парой вареных картошек, куском хлеба, кружкой молока и пучком зеленого лука. Затем глубокий, пятичасовой сон до рассвета. И как только с хлебных массивов сходит роса, жатва продолжается под раскаленным солнцем.

В дни страды не обходилось без жертв. Комбайнер Маркин умер от ожогов, полученных при тушении хлебоуборочного комбайна. Рядом с его могилой поставили крест подростку Овчинникову, задавленному на току потоками зерна из-за лопнувшего щита. Еще долго на его кресте висели красный галстук и пионерский горн.

Мало кому в урок потерянные так жизни, потому что голодный ест хлеб с благоговением, а сытый – не задумываясь, с привычным равнодушием.