Александр Гордеев - Дай руку, капитан!

Никто ни за что не догадался бы, для чего Панок «отоварился» яйцами в таком количестве. Он уселся на стене и, болтая ногами, следил за воинственно бегавшими внизу ребятами. Кто бы понял, чего он выжидает? А выжидал он нужный момент, чтобы мимо кто-то бежал, остриженный наголо. Вот пробегает мимо Василий – хлоп! И разбилось на голове метко брошенное воробьиное яйцо. Мальчишка машинально размазывает его по затылку. Крадется в зарослях травы Валька. И снова – хлоп! И потекла за шиворот воробьиная яичница. У ребят горечь обиды, негодование. А для Панькина – радость. Тычет пальцем в сторону обиженных и орет: «Ой, умора, яичница на сковородке!», и только сверкают из-под черных, прилизанных волос широко расставленные карие глаза.

«Яичница на сковородке» до того рассердила «казаков» и «разбойников», что они тут же объединились. С криками: «Эй! Ребя! Вздуем Панка хорошенько!» дружно бросились на обидчика. Как он ни скакал от них по стенам свинарника, а все же попался. Свалив «кулинара», ребята распластали его на земле, подобрали фуражку, в которой еще оставались воробьиные яйца и с силой нахлобучили на голову Панка, не забыв при этом несколько раз пришлепнуть ладонями сверху.

– Вот тебе, Гриша, вот тебе, Панок, «яичница на сковородке»!

Поверженный обидчик мог бы наброситься на одного, другого, но где гарантия, что мальчишки не накажут его снова? Вот если бы поблизости оказались его дружки, он бы посмотрел, чей верх будет. А тут сам, соскабливая с головы «яичницу», поспешил к ближайшему колодцу, чтобы поскорее отмыться.

Фуражку свою конечно же не отмыл. В раздумье, повертев в руках, выбросил ее широким взмахом руки. Но потом еще долго мстил за нее. Как? Да как умел придумать сам. Не раз случалось, набросится на мальчишку и сорвет с него фуражку-шестиклинку с матерчатой пуговкой наверху, которую почему-то называл «брехунок». Впивается в нее зубами, откусывает с нитками и выплевывает в сторону, да еще выдерет один-два матерчатых клина. Затем до носа напяливает рваный головной убор на пострадавшего владельца.

Самыми горячими сторонниками Панькина были такие же балбесы и задиры Бабурин и Мефодьев. И им мальчишки дали такие клички, что не перепутаешь – Бабур и Мефод. С Гришкой во главе эта троица на всех давила. Казачий хутор большой, здесь водились и другие компании – с одной улицы, с одного края, и придерживались они нормальных правил поведения.

А эта всегда блистала показной лихостью. Как же, пусть все видят, как у нее, например, идет игра на деньги. Начинали с игры «в стукана». Каждый клал монеты на кон в стопку. За несколько метров из-за черты по очереди метали в нее плоскую биту – чаще всего железную шайбу. У Панка была персональная бита – тяжелый екатерининский пятак. Гордясь, он ловко попадал им в монеты на кону. После броска часть монет, перевернувшихся «орлом», перекочевывала в его карман. Но еще оставалось право бить по остальным монетам первым, и он так лупил обшарпанной медяшкой, что они тут же переворачивались с «решек» на «орлы» – «двадцатники» и «пятнашки», «пятаки», «трюльники», «двуканы». Редко доходила очередь до других игроков, чтобы вернуть с кона хотя бы свое. Нет, с Панькиным лучше не связываться…

Но игра «в стукана» казалась малоприбыльной забавой. А вот «в очко» выручка посолидней, да и шансов на нее больше! Тут не копеечная мелочь вращается, а целые рубли, трёшки, а то и пятерки бумагой. Здесь признанный лидер тоже не терялся, потому что, как он говорил, его «карманный капитал – куры не клюют» перевешивал «капитал» остальных, вместе взятых. И уж дулся «в очко», сохраняя непримиримость к проигрышу, до тех пор пока его сообщники не выворачивали карманы до последнего гроша.

Но и это для Гришки Панькина были не деньги. Кто бы оценил затеянное им «коммерческое дело», связанное с ловлей сусликов. Его, как вожака, нередко можно было увидеть в кругу преданных лиц где-нибудь в далеких полях, примыкающих к балкам. С ведрами в руках, таская воду из ближайших прудов, а то и луж, ловцы грызунов заливали норы. И лишь только оттуда высовывалась мокрая мордочка напуганного зверька, тут же хватали его «за шкирку» и били палкой по носу. Трепыхнется суслик раз, другой, и можно сдирать с него шкурку. Полученный мех распяливали гвоздями на досках, не забывая присыпать солью.

Высушенные шкурки высоко ценил регулярно приезжавший в хутора и станицы работник заготвторсырья. Мальчишки спешили к нему, как к Деду Морозу – с тряпьем, куриными яйцами, битыми грампластинками, винными пробками всех размеров, чтобы все это сменять на глиняные свистульки, лампочки и батарейки к фонарику, золотые шары, прыгающие на резиновых нитках, а то и пистоны для игрушечного пистолета.

Панькин никогда не мелочился. Бесспорно, и тут за ним верх был. Что для него всякий хлам? Он подходил к телеге по-купечески, с важным видом, со связками сусличьих шкурок и словами: «Ну чо, Филипп Данилыч, поторгуемся?». Связки шкурок укладывали на доску-сиденье, и рядом потоком ложились синие пятирублевки, зеленые трехрублевки, не говоря о рублях – «рыжиках».

Разумеется, такому размаху оставалось лишь завидовать, но такого рода «коммерция» не могла увлечь ни Андрейку, ни его друзей. Что верно, то верно, суслики наносят большой урон урожаю зерновых культур и с ними надо бороться. Но как поднимется рука на маленьких, по-своему красивых зверьков? Как можно сдирать с них шкуру? Это никак не укладывалось в голове.

С другой стороны, не хотелось пресмыкаться, как это делали Бабур и Мефод, ожидая мелкой подачки и зная, что за нею последует тумак или еще какая каверза. Да и какие тут суслики, если давным-давно пора заняться футболом, для которого ребята облюбовали просторное место на выгоне для скота. Именно здесь не терпелось развернуть футбольное поле с воротами и белыми линиями разметок.

Андрейка мог положиться на своих друзей, проверенных не в одном деле, хотя иногда ему и казалось, что познакомились совсем недавно. Сколько было у него особых случаев сближения с каждым из них!

С Женей Поликарповым сдружился около правления колхоза – встретил у коновязи крепыша с веснушками на лице, обутого в легкие кожаные тапки-чувяки под белые, связанные из овечьей шерсти носки.

– Тебя как зовут?

– Женик, Поликарпов, Сергеич! А тебя?

– Андрейка Ковалев, Андрей Петрович! Давай с тобой играть?

– Давай!

– А что ты тут делаешь?

– Папаню жду. На тарантасе должен подъехать.

– Эх, прокатиться бы. А кони у него хорошие?

– Еще бы – правленские, председателя возит!

Или увидел впервые Ваську Дроздова: худощавый, подвижный мальчик шел вечером и рыдал в три ручья.

– Ты чего плачешь?

– Телушка пропала, проклятая…