Евгений Кулькин - Мания. Книга вторая. Мафия

Куимов сдержанно поблагодарил.

И вот именно тот случай породил в нем ощущение какого-то унижения. Ведь на что только не брошен был глаз в его доме, все добывалось ценой нравственных потерь. Холодильник достался по блату, цветной телевизор – по знакомству. Даже кроссовки – чтоб они сгорели! – и то появились после длительного разговора с зевотной жеманной тетей, считающей, что «Тихий Дон» написал Гоголь.

И тогда он вдруг понял, что единственной отдушиной в этой безумной затхлости будет созданный им роман.

Нет, в нем не будет осуждений, но пройдут рассуждения, как мы могли докатиться до той самой жизни, которая унижает уже тем, что она есть.

А ведь кто только не клялся в неразменной любви к народу. И в лучшем случае появлялись некие гладкие отношения. И душа тяжелела от каждого легкого чувства.

Но как было переловчить руку на то, чтобы она писала менее жестко, чем это происходило в жизни? Ведь упрекнут же в нетипичности.

Именно такое же затруднение испытал он, когда писал о гражданской. Сразу же, как только легли первые страницы на стол цензоров, обвинили в антисемитизме.

А что было поделать, когда в том же Царицыне председателем исполкома был Рувим Левин, секретарем губкома Бронислава Абрамовна Клионская, жену Минина звали Рива, а у доктора, который всех лечил, была фамилия Славентантор?

А все почему? Да потому что первым лицом был Яков Зельманович Ерман.

Русской, кажется, была только его невеста – Лиза Меламед.

Ну как было от них от всех откреститься, когла в любой газете мелькали фамилии одной и той же нации. На заводе имени Михельсона Фани Каплан-Ройтблат стреляла в Ленина. А в Ярославле были убиты Нахимсон и Закгейм.

Приболел Ленин, и у его постели того же племени врачи – Минц и Рейсброт.

И ведь нет других фамилий! Как из себя изжить правду?

Потому и сейчас, по крохам ловя одиночество, Куимов пытался закрепить за собой какую-то ясность. Чтобы хоть она дала бы возможность распрямиться духом.

Жене кажется, что звезды в Александровке огромные и лохматые, словно снежинки, на которые смотришь сквозь увеличилку.

Куимову так не кажется. Вернее, он на небо не смотрит. Ибо ему, как когда-то метко заметила Светлана, путают ноги стихи.

Потому, когда он их пишет, ему надо обязательно ходить и смотреть себе под ноги.

Вот и нынче долго он пытался в доме совместить скрип подошв и стон половиц, когда, вдруг заметив, что за окном давно ночь, вышел во двор и, слушая улюлюканье сверчков, начал нашептывать то нечто, которому суждено стать кое-чем:

Он, кажется, физически почувствовал эту тяжелину и обреченно повел дальше:

Рядом сонно вскричала какая-то птица. Прочертила полукруг летучая мышь, и стихи, словно камень, сторгнутый с меловой горы напротив, покатились вниз, соря искрами метафор:

И вот – ключ к себе найден.

Он перечитал стихотворение. Наверняка оно понравится Светлане. И может, восполучит ответ.

С этим и вошел в дом, где его ждало более прозаическое бдение. Он входил в мир своих записных книжек.

Ранее он не думал, что все динамично может накопиться не только где-то внутри его, но в тех самых блокнотах, которые были свидетелями его исканий.

И сразу он напоролся на фразу, которую вычитал у лидера левых меньшевиков Юлия Мартова. Вот что он писал в своих «Мемуарах»: «Мы не согласны с «аракчеевским пониманием социализма» и «пугачевским пониманием классовой борьбы», вытекающим из попытки большевиков «насадить европейский идеал на азиатской почве», но не будем ни в коем случае участвовать в разгроме пролетариата, хотя бы он и шел по ложному пути».

Это все – бредни. Пока не запахло властью, все имели умные позиции. Но как только в их кровь проник микроб повелевания, все улетучилось с неимоверной скоростью.

А вот, что писала лидер «левых» эсеров Мария Спиридонова: «Программа нашей партии и пути ее ясны и прямы. Через отказ от всяких соглашательств и коалиций с коим бы то ни было империализмом, через классовую борьбу трудящихся, против классовых врагов – помещиков и капиталистов, через восстание и через Интернационал – к победе над войной и над эксплуатацией мировой буржуазии, к завоеванию социализма…»

И уже грех не процитировать тоже «левого», только коммуниста Николая Бухарина: «Свержение империалистических правительств путем вооруженного восстания и организация международной республики Советов – таков путь к международной диктатуре рабочего класса».

Если широко трактовать все вот эти высказывания, они, конечно, в истории цивилизации вряд ли выльются только в одну политическую судьбу. И те, и другие, и третьи дошли до абсурда от того, что политическую судьбу народа, на котором паразитировали, видели только в физическом уничтожении того большинства или меньшинства, кто не исповедовал их бред.

Ленин не мог развить свою мысль по простой причине, что его произведений никто не читал. Условия обоюдного восприятия не соблюдались даже среди друзей, потому как всякое гуманное отношение понималось как слабость духа и измена идеалам революции. А капиталисты в то же время чуть ли не в открытую заявляли, что мир – это неприбыльное предприятие.

Поэтому груз истории равномерно лег на всех, кто с ней хоть как-то соприкоснулся. Потому как пока одни занимались бесплодными уговорами, другие – искусственно – вызывали межэтническую напряженность. А где этого учинить не удавалось – начиналось и безжалостное вооруженное вторжение.

Модели правового урегулирования, имеющие веские основания стать всеобщим законом, которые наверняка поимели бы всеобщую поддержку, не приняло научное сообщество шарлатанов, которое прорвалось к власти с лозунгом, что государством должна управлять кухарка.

И все кончилось всем известной кровавостью. Но удивительно другое: ведь сейчас практически не найти тех, кто же затеял гражданскую войну.

Как-то по телевизору показывали побитых детей и женщин, исходящих слезами, и один знакомый старик, увидев это, сказал:

– Я бы по жизни разрешил бы так: предлагаешь ты какую-либо политику, которая не имеет общего понимания, значит ты совершаешь вмешательство в судьбу людей. А эта психическая структура не должна быть во власти человека. Потому сужай временные рамки до понимания себя самого и отправляйся в монастырь. Там, если в тебе обнаружатся духовные наследственные факторы, – будешь причислен к лику святых. У политиков не должно быть повышенной импульсивности, а преобладать – материнская психика.