Александр Вовк - Десять рассказов

Степану город нравился – всё-таки западная Европа с её замечательной архитектурой! А многие его однокашники, почти все, отправились служить в дремучее Забайкалье или в пустынно-степную Монголию – чтобы китайские «друзья» не строили на наши просторы своих коварных планов. И потом друзья-офицеры Степана в каком-нибудь захолустном Нерчинске спрашивали друг друга с безнадежным ехидством:

– Понятно, как Декабристы в этой ссылке на всю жизнь оказались! Это – из-за неудавшегося дворцового переворота! А мы-то за что?

Странно, но за многие века главная улица уютного городка не претерпела существенных изменений. Она и сейчас полого спускается к прямоугольной городской площади. А старинные и весьма мрачные здания, расположившиеся с обеих сторон улицы, слегка украшаются разлапистыми и могучими каштанами, стойко противящимся неизбежному листопаду.

Древняя проезжая часть, выложенная из крупного тщательно отполированного ещё до укладки булыжника, ничуть не изношена и свято хранит средневековые секреты немецкого дорожного строительства, почему-то известные любым, даже самым маленьким населенным пунктам Германии. К бордюрам проезжей части плотно притерлись приподнятые на вершок велосипедные дорожки. Прямо-таки, милая экзотика для российских граждан. И они, эти дорожки, конечно же, тоже выложены красивым каменным узором, только более мелким. А уже на периферии, вплотную к домам примкнули к этим дорожкам достаточно широкие мозаичные тротуары, выложенные со вкусом и любовью из разноцветного гранита.

Ожидание автобуса, дабы сэкономить несколько минут, Степан посчитал авантюрой. И это вполне соответствует правилам небольших российских городков. В них доверяться можно лишь собственным ногам. Правда, и сегодня жители Черняховска иной раз очень горячо обсуждают историю своего столь маленького немецкого городка. При этом кое-кто, особо осведомленный, обязательно к месту или не очень, но с гордостью вспоминал, как до войны в городе работало целых четыре троллейбусных маршрута. И это притом, что весьма прогрессивные троллейбусы тогда позволял себе иметь лишь столичный Берлин. Потому все замолкали, не понимая, как это немецким горожанам удалось такое всего-то при пятнадцати тысячах населения! Нам этого, кстати, и теперь не понять!

Потому и Степан теперь без помощи городского транспорта, никогда не проявлявшего должной активности в перевозке безлошадных советских граждан, энергично приближался к цели. Поначалу ему очень льстили приветливые улыбки встречных женщин, но потом насторожило, почему улыбаются, казалось, все они без исключения. Тогда он привычно прошёлся рукой сверху вниз – фуражка в порядке, галстук на месте, воротник не задрался, все пуговицы застёгнуты, пряжка ремня посредине…

– Всё в норме! Значит, полный вперед! И без мешающих сомнений! – зафиксировал результаты проверки Степан, не замедляя напряженного ритма ходьбы.

Спустя минуту он свернул в покатый переулок, быстро преодолел очередные сто двадцать шагов и запрыгал по крутой лестнице вниз, пропуская для скорости сразу по четыре истертых гранитных ступени. Затем, не снижая темпа, вылетел на вершину роскошной арки горбатого моста (немцы когда-то называли его более романтично – радужным) и, сбежав с покатой половинки, устремился вдоль убранного недавно поля и берега реки Анграпы. Она постоянно без устали закручивает свои воды в замысловатые черные омуты. На этом отрезке пути вряд кто-то повстречается, потому Степан поднажал ещё активнее, временами переходя на спортивный шаг и чередуя его с короткими перебежками. Под плотным кителем и форменной синтетической рубашкой давно шевелилась струйка пота.

Вспомнилось, что в ближайшее воскресенье на этой дорожке ему предстоит очередной кросс. Три километра. Впрочем, военные говорят иначе – три тысячи метров, ибо преодоление каждого из них – это тяжелая работа, требующая незаурядной физической выносливости и предельного напряжения воли. Только спортсмены-стайеры, пожалуй, понимают особенности столь мучительной борьбы на дистанции с самим собой.

После старта каждый раз всё начинается, вроде бы, совсем неплохо, даже весело, но лишь пока… Пока через сотню метров не начинаешь задыхаться из-за предельной нагрузки и мучительной нехватки кислорода. И с этого времени где-то в глубине сознания в работу обязательно вступают предательские настроения, изощренно убеждающие сдаться, прекратить этот садистский бег, это издевательство над собственным организмом.

– Остановись, тяжело ведь только сегодня! Следующий раз бежать будет легче. Остановись, передохни, ничего ведь страшного не случится! Переживешь!

Если коварные соблазны всё же преодолены, если сразу не сдался, то немного погодя, когда становится жаль уже потраченных сил и времени – ведь придётся когда-то опять перебегать эту дистанцию заново – станет чуток легче. И уже разбежался! Уже ничто не мешает бежать, только рви вперед! Только не сдавайся, не ищи даже капельки отдыха до самого финиша! Только нажимай!

И на каком-то этапе напор воли и собственная физическая сила начинают-таки действовать заодно. Бежать становится почти легко и даже приятно. Но столь желанная идиллия обычно продолжается короткое время, ибо с какого-то момента все мышцы, долго изнуряемые беспредельным напряжением, взывают к немедленной пощаде. Больше они не в состоянии выдавать свою прежнюю мощь. И приходится чудовищным усилием воли заставлять их работать сверх возможного предела! Заставлять, несмотря на реальную физическую боль, остро режущую каждую клеточку организма, жестоко насилуемого во имя весьма странной, как многим представляется, и ненужной цели.

А перед финишем, когда уже и сам бы рад неистово рвануть, чтобы разом закончить все мучения, сил для рывка не остаётся. И сапоги, которые, как говорят шутники, нужно только разогнать, чтобы дальше они сами тебя понесли, вдруг становятся неправдоподобно тяжелыми, едва отрываемыми от, как кажется, раскалившейся под натруженными ступнями земли. Да и самые последние секундочки этого чудовищного напряжения представляются почему-то странно короткими, будто они предательски сжались, мешая буквально втиснуться в жёсткий временной норматив… А если не втиснулся – то проиграл!

После состоявшегося финиша ещё долго и мучительно пылают натруженные легкие. Тяжёлыми судорогами схватывает уставшая поясница. Едва держат дрожащие ноги. И всё-таки, какое же счастье испытываешь от непростого преодоления того, что минуту назад казалось невозможным! Какое счастье победы над собой плещется в душе! Как радостно сознавать, что всё выдержал, несмотря ни на что, не сошёл с дистанции, не увильнул, не сдался! Ей богу, это ощущение стоит того, чтобы повторять его ещё не раз!