Александр Вовк - Десять рассказов

Но и потом, когда все испытания (не последние, разумеется!) благополучно завершились, когда налицо чистая победа, и отличная оценка уже в кармане – долгожданного отдыха всё равно не видать! Так всегда бывает! Ведь «закручивать гайки» после всяких тактических учений, после решения любой, мало-мальски важной задачи, именно в то время, когда люди, честно исполнившие свой долг, получают веские основания почувствовать себя победителями, – это же традиционная армейская практика поддержания дисциплины. Чтобы, знаете ли, не расслаблялись, чтобы не задурили ненароком, чтобы не возомнили о себе лишнего и не подумали, будто бога взяли за бороду! И потому любому войсковому офицеру после каждого трудного, но преодоленного этапа вместо заслуженного отдыха гарантируется бесконечное изнурение! И потому, едва появляется возможность слегка перевести дух, немедленно ставятся новые задачи, подразумевающие, что о старых заслугах следует забыть – теперь оценивать вас будут уже по новым результатам! А какими они будут – зависит от вашего умения, терпения и самоотверженности!

Впрочем, в противовес войсковым, бывают и иные офицеры. В войсках их иронично называют паркетными. И пусть среди них встречается немало людей, также беззаветно преданных общему делу, – не будем хоть сейчас вспоминать о других – только их служба, как ни глянь, всё равно напоминает рай. Она – сродни штатской жизни! Обед у них, видите ли, по распорядку! Обязательные выходные по субботам и воскресеньям! Сапоги не сношены, поскольку в них нет необходимости, а вместе с тем и нервишки прекрасно сохранились, незнакомые с неимоверным напряжением изматывающих войсковых будней. А со стороны они для всех штатских, чисто по внешним признакам, такие же офицеры, как и войсковые. И мало кому придёт в голову, что лишь военная форма одежды у них настоящая, а офицеры-то они – паркетные. Потому настоящих, войсковых офицеров, люди несведущие из общей военной массы никак не выделяют! И напрасно! По форме все офицеры одинаковые, да только по своей сути – все они разные! Одни способны на подвиги и совершают их, если придётся, другие же прячут тело жирное в утёсах…

Между тем, время идет! Ещё чуток, и Степан окажется на месте. И прибывает он, несмотря ни на что, кажется, вовремя. Надо же! Всё-таки наверстал! Наш человек! Правда, раньше, всегда и всюду, он появлялся заранее, имея в запасе хотя бы минут десять или двадцать. Но сегодня и это хорошо! Никого же не подвёл и себя не опозорил!

Пролетев мимо дневального, Степан не успел понять причину его удивления и начатого, но незавершенного армейского приветствия: поднятая рука дневального странно зависла в воздухе. Степан пулей ворвался в канцелярию батареи. Комбат его, видимо, давно ждал:

– А я уже слегка занервничал, Степан Петрович! Ты ведь всегда с ефрейторским зазором прибываешь, а теперь… Ладно об этом! К слову пришлось! Твой караул я проинструктировал, ведомость оформлена, оружие у личного состава в порядке – я всё проверил! Так что, расписывайся за патроны… Впрочем, без меня всё знаешь, и – бегом на развод! Вот только объясни мне, будь добёр, зачем тебе этот театральный маскарад? У нас ведь подобное творчество не все без долгого разъяснения поймут!

– И я не понял! – удивился Степан. – О чём это вы?

– Намазался-то зачем?

Степан стремительно оглядел сапоги, китель… Но ничего необычного не обнаружил. На его лице отразилось недоумение.

– Да ты что, Степан Петрович, под наркозом побывал, что ли? – будто специально накручивал его комбат. – Ты к зеркалу-то подойди! Подойди!

В зеркале Степан себя не узнал. На него уставилась странно-агрессивная физиономия, на две трети безжалостно разукрашенная неизвестным художником. Очевидно, творец не очень строго придерживался определенного направления в портретной живописи. Тем не менее, в своём стиле он, пожалуй, тяготел к модерну. Крупные и бесформенные мазки акварели густо легли на лицо. Преобладали ярко-желтые, коричневые и синие тона, но имели место и черные, и красные пятна, неплохо оттенённые естественным цветом здоровой кожи лица. После затейливой обработки оно сильно напоминало палитру – непременный инструмент любого художника, на котором он, смешивая различные краски, добивается желаемого оттенка. Особенно досталось усам. Казалось, они замыслу неведомого мастера поддавались с трудом, и он потратил уйму времени, чтобы сделать усы абсолютно неузнаваемыми. Надо признать, в конце концов, затея удалась в полной мере.

Струйка пота побежала меж лопаток Степана, лоб покрылся испариной, отчего некоторые элементы художественного шедевра стали расплываться и терять четкость линий.

«Боже мой! И в таком виде – через весь город! Ещё и радовался, когда встречные девушки улыбались! Да в нашем городке через пять минут все будут дружно хохотать надо мной! Ну, Сережка! Ну и удружил, ваятель доморощенный!»

Степан поспешно вылетел из канцелярии, но по дороге к казарменному умывальнику, куда он устремился, поневоле продемонстрировал художественные достоинства своего приобретения всему составу своего караула. Солдаты и сержанты, расступившись перед Степаном, среагировали по-разному, но не это беспокоило его, а то, что на долгое время он станет посмешищем в глазах очень многих незнакомых людей, которым ничего ни объяснить, ни оправдаться. И они всякий раз, едва завидев Степана в городе, будут перешёптываться, вспоминая эту смачную историю, и посмеиваться между собой.

Он решительно зачерпнул холодную воду в ладони и окунул в них лицо. Когда сквозь пальцы просочились цветные разводы, Степану вспомнился незабвенный Воробьянинов, будь он неладен, с его радикально черными усами.

Степан вспомнил этого комика и облегченно рассмеялся:

– Да, шут с ними, с усами! Я и в более серьезные переплеты попадал! И ничего! Людям бывает полезно посмеяться! А теперь – вперед! За орденами!

У дежурного по части Степан торопливо получил пистолет. Почти окончательно успокоившись, он снарядил черные обоймы холодными желтыми патронами и стремительно вернулся в канцелярию. По пути привычно велел дневальному объявить построение состава караула перед казармой, скрутил в трубочку караульную ведомость и на выходе услышал от комбата:

– Так что это было, Степан?

– Пустяки! Мазь какая-то! Против аллергии! – нашёлся Степан.

– Надо же! – усмехнулся комбат. – Ты, Степан Петрович, в карауле уж найди время, дабы своему Голтвенкову мозги прочистить. Опять его старшина в столовой уличил: снова он молодежь третирует!

– Его уже не воспитывать следует – это давно не помогает! Его бы в чучело превратить, а мозги не нравоучениями заполнить, а соломой!