Анна Минибаева - Отец мне ревизор

Так воспринимали университет городские обыватели, такие же тихие и спокойные, как сам город. Они радовались, когда дети заканчивали обучение, навсегда покидали их спокойный уголок, не оставив после себя никакого следа, а на их место ступали новые студенты. Конечно, юные горячие сердца вносили определенный хаос в размеренное течение жизни города, но в конце концов никто не мог изменить порядок вещей, устоявшийся здесь за долгие годы.

Александр Сергеевич Краснов любил университет, обожал свою работу, оттого каждое решение глупого и бездарного руководства ранило его в самое сердце. Еще в молодости он понял, что человек – это больше, чем просто отдельно взятый индивидуум. Человек – это тот вклад, который он вносит в существование и развитие чего-то намного большего, чем он: клуба, общества, страны, мира. Винтик, без которого механизм не будет работать. Краснов любил своих студентов и старался внести свой вклад в судьбу каждого из них. Он основал несколько клубов любителей кинематографа и после работы занимался с желающими реализовать свой потенциал в театральном искусстве. Лишь из любви к своему хобби и желанию сделать этот мир лучше, а не из-за денег он ставил театральные постановки раз в год, которые неизменно собирали небольшой зал. Его лучший друг Павел Зайков неизменно фыркал, мол, нашел, чем после работы заниматься – труд твой не оплачивается, зато Попова (произнося ее фамилию, он неизменно делал ударение на первый слог, что заставляло Краснова недовольно морщиться) и Мартышкина включают твою работу в отчет о работе своих управлений. Краснов лишь пожимал плечами и шел в актовый зал к своим обожаемым актерам, декорациям и пьесам. Ему было плевать на отчеты, он просто горел своим делом и хотел зажечь им и сердца студентов.

Сидя на большой перемене в своем кабинете, Краснов в очередной раз редактировал текст новой пьесы, которую они со студентами ставили в этом году, когда в его тихую обитель ворвался шумный и снова возмущенный чем-то Зайков.

– Ну что за сука эта Мартышкина! – выругался он, не обременяя себя приветствием.

Краснов вздохнул и свернул файл с текстом пьесы, откинувшись на жесткую спинку стула.

– Сегодня, блин, поймала меня на опоздании – семь минут, прикинь. Великое опоздание! У меня даже пары не было! Хочет, чтобы я объяснительную писал, сука.

– Ну, так напиши, – флегматично заявил Краснов, вызвав этой фразой целую бурю негодования.

– А я только что от нее. И знаешь, что я ей сказал? Хрен тебе, а не объяснительная!

– Прямо так и сказал?

– Прямо так и сказал!

– Тебе бы, Павел Валерьевич, ко мне в театральную студию походить – такой актер пропадает.

– Очень смешно, Сань.

Зайков опустился на стул и сложил кончики пальцев перед лицом, опершись локтями на стол. Краснова напрягало молчание, воцарившееся в кабинете, поэтому кашлянув, Александр сказал:

– Пару дней назад Мартышкина меня тоже поймала на опоздании – тогда заморозки ударили, дороги в каток превратились, вот машины и ехали как, как ты говоришь, парализованные раки-инвалиды. Я и написал, и ничего. Премий нам с таким руководством все равно не видать, так что сколько этих отписок ни пиши, все одно.

– Нет, Сань, это дело принципа! – воскликнул Зайков вскочив и вновь начал нарезать круги по комнате. Он уже набрал в легкие побольше воздуха, чтобы начать длинную тираду, как его прервали короткие трели телефонного звонка.

Краснов снял трубку с древнего стационарного аппарата, с наслаждением глядя, как Зайков сдувается, словно воздушный шарик, который неплотно завязали тонкой ниткой. Милая секретарь из ректората сообщила Краснову, что Мартышкина вызывает его к себе. Краснов с недовольством покосился на часы – до пары осталось всего пять минут. Его возражения секретарь слушать не стала, сказав лишь, что это срочно. Пожав плечами и недовольно поджав губы, Александр взял свои папки с конспектами, задвинул старенький советский стул, с неудовольствием в очередной раз отметив дыры в обивке, и отправился в ректорат, сопровождаемый Зайковым, который ехидно комментировал возможные причины вызова на ковер.

В ректорате секретарь что-то пыталась объяснить возбужденному парню, который показывал ей обходной лист. Когда Краснов вошел в ректорат, секретарь махнула рукой на кабинет Мартышкиной, как бы приглашая его войти, а сама продолжила разговор с парнем, в котором Краснов узнал выпустившегося в прошлом году Вадима Жумадилова:

– Молодой человек, ну, что я сделаю? Заведующая канцелярией на больничном.

– Мне сказали, вы замещаете ее!

– Замещаю в плане регистрации документов, но я не могу подписать ваш обходной лист, я же не знаю, все ли документы вы ей отдали.

– Я отдал все, что у меня было, а теперь просто хочу забрать свой диплом! Это что, так сложно? Он срочно мне нужен, мне на работу устраиваться надо. Из-за промедления на мое место могут взять другого кандидата!

– Так, а где вы были десять месяцев до этого? Ладно, давайте я попробую позвонить ей.

В кабинете Мартышкиной тоже стоял возбужденный гвалт. Замерев на секунду у двери, Краснов различил голоса Поповой и Казаковой. Мечты попасть на пару разбились вдребезги.

– Чего замешкались, Александр Сергеевич? – спросила секретарь, набирая номер на городском телефоне.

– Секунду, – ответил он, пытаясь выудить из кармана телефон. – Надо позвонить старосте, сказать, что я опоздаю.

Краснов коротко переговорил со старостой группы, дал студентам задание, которое они, скорее всего, не станут выполнять, и вошел в кабинет проректора.

За захлопнувшейся дверью снова раздалась перепалка Жумадилова и секретаря, так и не дозвонившейся до заведующей канцелярией.

Мартышкина сидела в кожаном кресле, свысока взирая на Попову и Казакову, ютившихся перед ней на низких стульях. Перед проректором громоздилось дорогое малахитовое пресс-папье, занимавшее добрую четверть стола. Кроме него, экрана ноутбука и беспроводных мышки с клавиатурой на столе лежало лишь несколько листочков с аккуратными цепочками напечатанных слов. Зато небольшой шкаф за Мартышкиной был завален целыми кипами бумаг, в которых, пожалуй, сам черт не разобрался бы. Казалось, открой одну из его стеклянных дверец, и бумаги волной хлынут под ноги, затопят весь кабинет своей шуршащей сухой поверхностью.

– А, Александр Сергеевич! – воскликнула проректор, подняв на него глаза. – Заходите, мы вас как раз ждем.

Краснов сел на единственный свободный стул у стола Мартышкиной.

– Итак, уважаемый Александр Сергеевич, у нас к вам два вопроса. Скажите, а почему вы в своем этом кружке театралов ставите такие провокационные спектакли? Этот ваш, как его…