Ирина Арсентьева - Solo Piano Терезии Пасюк

– Доктор, я старею, – едва слышно проговорила она, и слёзы побежали по её бледным щекам.

Иосиф с удивлением поднял глаза и внимательно рассмотрел юное создание, по непонятным причинам говорившее ему о старости. Она была хороша – белокурые волосы аккуратно уложены вокруг головы косами, яркие голубые глаза, такие невинные, что, глядя в них, можно было подумать об ангеле, спустившимся с небес на землю. «Кожа бледновата не по возрасту», – отметил про себя Нойман и продолжил рассматривать девушку, – «небольшая синюшность над верхней губой – вероятно признак сердечной недостаточности».

– Осмелюсь спросить, что заставило вас так думать?

Он жестом велел ей расстегнуть пуговицы платья и приложил видавшую виды старинную трубку к груди. «Худовата, даже слишком, но в остальном никаких видимых отклонений как будто нет», – рассуждал он про себя. – «Фигура при всей худобе идеальна – длинная шея, высокая посадка головы, небольшие плечики и изящные руки. Статуэтка, по-другому и не скажешь».

– Доктор, у меня начали обвисать мочки ушей, – и девушка дотронулась тонкими пальчиками до поблёскивающей серьги, украшавшей ухо. Голос её дрожал.

У Ноймана от услышанного подпрыгнули вверх брови, и он не смог скрыть удивления. Он редко чему удивлялся в последнее время, но вынужден был признать, что девушка вызывает в нём неподдельный интерес.

– Итак, моя дорогая, как ваше имя и откуда вы ко мне приехали? – продолжил разговор доктор, улыбаясь одними глазами. Он всегда так делал, сам же продолжал прислушиваться к звукам и сигналам, которые посылало тело пациента.

– Доктор, я из Эппельхайма. Ирма Миллер, – представилась она.

– Объясните ещё раз, Ирма Миллер, с чего вы взяли, что вы стареете? Только не говорите мне о своих прекрасных ушах, ну, право это смешно! По моему мнению вам ещё очень рано не только говорить о старости, но и думать о ней, – Нойман улыбнулся открыто и дружелюбно.

– Доктор, прошу вас, не смейтесь надо мной. Все считают, что я схожу с ума. И родители, и знакомые. Но я-то точно знаю, что я вполне адекватна. Я старею. И это не выдумка. Этого пока никто не замечает, но это так. В моём организме происходят изменения, которые позволяют мне утверждать, что я старею. Я сильно устаю, у меня болят суставы, и к вечеру я ощущаю себя полной развалиной. Причины моего плохого самочувствия мне непонятны, поэтому я приехала к вам. Спасибо за то, что согласились осмотреть меня. На вас моя единственная надежда.

– Ну, что же, моя дорогая, посмотрим-посмотрим… – доктор Нойман уже потирал руки в предчувствии поиска решения трудной задачи, поставленной перед ним этим интересным на его взгляд случаем, впервые попавшимся ему за время многолетней врачебной практики.

Он начал лечение с общей терапии – прописал успокоительные и общеукрепляющие, списывая поведение Ирмы на нарушение её психического состояния. Другого объяснения у доктора не было. Видимых признаков соматических заболеваний он пока не обнаружил и решил вести постоянное наблюдение за пациенткой. Он завёл на Ирму Миллер врачебный дневник, что делал только в исключительных случаях. Она была интересна ему не только как пациентка; что-то неуловимое заставило Иосифа заинтересоваться девушкой. Искренность, откровенные слёзы, ангельские глаза, вера в него как единственного спасителя? Он не мог ответить на этот вопрос.

Раз в неделю Ирма приезжала из Эппельхайма, где жила в небольшом особнячке со старыми родителями и тётушкой по материнской линии. Вторник был днём, который Нойман отвёл специально для иногородних пациентов. Иосиф заметил, что в следующие два посещения она стала спокойнее, и бледность кожи сменил еле заметный румянец. А вот сердечные ритмы заставили его задуматься. Что-то действительно происходило, и ему предстояло понять это как можно быстрее.

В конце месяца Иосиф Нойман записал в дневнике: «Пациентка Миллер стареет. В этом нет никаких сомнений. За тридцать дней наблюдений мышечный тонус ослаб, кожа стала тоньше и прозрачнее, суставы воспалены, появилась седина в волосах и мелкие морщины на лице, в сердце прослушивается явная аритмия».

Иосиф определил Ирму в госпиталь, чтобы видеть её каждый день. Он наблюдал за её быстрым старением и не мог найти ни причин, ни способов предотвратить его.

Идея пришла неожиданно, в тот момент, когда он читал лекцию о «бессмертии» в мире животных. «Старение – есть процесс постепенного угнетения основных функций организма, приводящий к ухудшению качества тканей, репродуктивной функции, мозговой активности. И, что самое неприятное, – здоровья. Ведь не так страшна сама старость, как возрастные заболевания вроде онкологий», – читал Нойман, и идея излечения девушки зарождалась, принимала чёткие очертания и казалась вполне реальной. – «Это очень сложный, комплексный и многокомпонентный процесс. Но самое главное в этом процессе то, что он необязателен! Есть животные с так называемым пренебрежимым старением. Они годами не портятся ни внешне, ни функционально и остаются такими же активными и плодовитыми. Смерть их может настигнуть только по роковой случайности, вероятность которой, что самое удивительное, не растёт по экспоненте с возрастом, как это происходит у людей, а остаётся на одном уровне в течение жизни, за исключением периода детства».

С этого дня Нойман потерял сон, аппетит и покой. Он стал молчалив и задумчив. Перечитал все справочники и энциклопедии, связался с мировой профессурой и наконец выяснил, что британский врач Джонатан Хатчинсон в 1886 году впервые описал случай преждевременного старения у шестилетнего мальчика, которое проявлялось атрофией кожи и её придатков. В дальнейшем его соотечественник и коллега Гастингс Гилфорд, изучив клинико-морфологические особенности этой патологии, ввёл термин «прогерия».

– Вот, значит, что это! Прогерия! Боже! – воскликнул Нойман, вспоминая ангельское личико Ирмы и рисуя возможные картины того, как оно будет выглядеть уже через год. «Тонкий клювовидный нос, суженное ротовое отверстие придают лицу маскообразность». Эти симптомы прогерии привели в ужас видавшего виды профессора. – Это невероятно, один случай на десятки миллионов и этот случай мой! Что же мне делать?

Нойман впервые не знал, что ответить самому себе – он прекрасно понимал, что прогноз на выздоровление у Ирмы самый неблагоприятный. Это заболевание не лечится, и срок, отведённый девушке очень короткий – за год она постареет на пять-шесть лет. А самое печальное то, что в скором времени у неё могут возникнуть диабет, трофические язвы и злокачественные новообразования, которые свойственны старым организмам.

И всё-таки, несмотря на безысходность, он решил действовать и дать Ирме единственно возможный шанс. Вначале необходимо было рассказать ей о диагнозе и последствиях этого заболевания. Затем каким-нибудь образом, и он пока не знал, каким именно, попытаться заставить её захотеть бороться за каждый день жизни, отведённый Господом.