Ирина Арсентьева - Solo Piano Терезии Пасюк

На прогулках Марфа преображалась. С Томасом она чувствовала себя нежным цветком, находящимся под защитой внимательного садовника, несмотря на то, что была на полголовы выше его и крупнее. Они дурачились, догоняя друг друга, собирали осенние букеты из резных кленовых листьев, подолгу сидели на открытых террасках уличных кафе и ресторанчиков, пили горячий кофе со сливками и большими кусками рассыпчатого кухена, ели сочные свиные колбаски с квашеной капустой, кормили бродячих собак остатками обеда.

Первый семестр пролетел как одно мгновение.

Каково же было удивление Марфы, когда в начале второго семестра в аудиторию вошёл её друг Томас и представился преподавателем новой дисциплины профессором Томасом Нойманом. Она не знала, что делать в этот момент и как себя вести потом – краснела, бледнела, потела на протяжении всего занятия. Он напротив, как казалось, был невозмутим.

Томас Нойман объявил тему лекции и читал её воодушевленно, увлекая студентов интересными примерами из собственной практики. Те слушали его, не отрываясь, и даже задавали вопросы. Лишь Марфа не услышала ни слова – ей как будто набили уши ватой, настолько она была ошарашена появлением Томаса и неловкостью ситуации. Она даже не поняла, о чём будет лекция. Уставившись в одну точку письменного стола, она так и просидела до конца занятия будто каменное изваяние.

Томас задержался, нарочно неторопливо складывая учебники и лекционные записи в огромный кожаный портфель с позолоченными замками. А когда все студенты покинули аудиторию, Марфа на трясущихся от волнения ногах подошла к нему.

– Марфа, поговорим обо всём вечером после занятий, – сказал он коротко, глядя ей прямо в глаза. – Приходи в кафе «У Клауса» на Гауптштрассе, я буду ждать тебя в десять.

Марфа знала это место. Кафе располагалось в Старом городе на самой длинной пешеходной улице протяженностью более полутора километров. В выходные дни она иногда позволяла себе прогуляться по ней, чтобы насладиться гармонией архитектурного ансамбля с преобладающими красными крышами невысоких домиков, который не одно столетие восхищал умы художников и поэтов. Старый город в стиле борокко был главным достоянием Гейдельберга.

Томас ждал Марфу недолго. В кафе было тихо и уютно, почти по-домашнему. Посетителей было мало – старичок в мятом драповом пальто, сидевший у окна, отогревался горячим супом с фрикадельками, и две женщины средних лет, по-видимому подруги, тихонько болтали, встретившись после продолжительной разлуки. Красное французское вино в фужерах оттеняло и без того их раскрасневшиеся от смеха лица. Тёплый мерцающий свет придавал помещению дополнительный уют. Он разливался по стенам светлого терракотового цвета, блуждал по картинам с изображением видов старого Гейдельберга и наполнял кафе комфортом и спокойствием. Пахло сдобой, ванилью и корицей. Томас занял столик в глубине кафе и заказал простой, но сытный ужин для них двоих – гигантские пельмени маульташен, напоминающие Марфе пельмешки ее матери, которые та специально лепила для своей малышки. Согласно немецкой легенде это кулинарное изобретение принадлежало обитателям монастыря Маульбонн. В Страстную пятницу, когда употребление мяса было запрещено, хитрые послушники тайком наполняли нашпигованные зеленью постные пельмени фаршем.

Яблочный штрудель и крепкий чай, который Марфа не хотела менять ни на какие другие традиционные напитки, завершал ужин вечно голодных студентки и преподавателя. Томас любил кофе и не отказался от него и в этот раз. Марфа, вероятно от большого волнения, проглотила горячие маульташен, не замечая их вкуса. И только глотнув чаю, начала понемногу успокаиваться. Томас ждал. Он готов был объясниться, но не был уверен, что Марфа готова его слушать и слышать.

Когда её чайная чашка опустела, она, наконец, подняла на Томаса глаза. В них было непонимание и немой вопрос.

– Я не хотел тебя пугать, Марфа, – произнёс он, на минуту задумавшись, – поэтому обманул тебя. Скажи, если бы ты сразу узнала о том, что я преподаватель, то согласилась встречаться со мной? Мне кажется, что нет. Мой обман позволил нам лучше узнать и полюбить друг друга. Ведь это так, скажи! – и он накрыл горячей ладонью её руку, всё ещё нервно дрожащую.

– Да, так! – Марфа кивнула, не задумываясь, и всё в её душе и теле успокоилось. Её выдох был еле слышен.

Она давно доверяла Томасу и знала, что он говорит правду. Они любят друг друга, и ничто не может помешать их любви. Всё будет по-прежнему. Она приняла очевидное без лишних слов.

– Мы должны быть вместе, Марфа. Это понятно нам обоим, и поэтому я прошу твоей руки. Принять мое предложение ты можешь в любое время – я буду ждать тебя столько, сколько потребуется.

В этот вечер Томас рассказал Марфе, которая по-прежнему оставалась немногословной из-за пережитого в последние часы, историю своего отца Иосифа Ноймана…

Иосиф Нойман был в Гейдельберге известным доктором. После окончания университета он остался работать в университетском госпитале и преподавал на кафедре биологии и медицины. Будучи совсем молодым, он защитил докторскую диссертацию по проблемам лечения онкологических заболеваний и получил научную степень и звание профессора. Попасть к нему на приём стремились многие несчастные, которые потеряли всякую надежду ни излечение. Часто к нему привозили тяжёлых больных, которым был подписан смертный приговор. Больные и их родственники считали за удачу, если выпадала возможность попасть в руки доктора Ноймана, ведь многие приговорённые получали шанс на продолжение жизни. Он брал на себя только самые тяжёлые или интересные с точки зрения науки случаи. В остальном лечение и ведение больных Нойман доверял своим ученикам – последователям нетрадиционных, часто ещё экспериментальных, методов лечения.

– Так, так! Посмотрим, что у нас здесь… Что, мой дорогой, приуныли? Не нужно думать о плохом. Давайте вместе подумаем, что можно сделать, – так обычно говорил доктор Нойман, осматривая больного.

Он заговаривал его – заставлял рассказывать о своей жизни, семье, детях и внуках. И на удивление консультантов, вызванных на врачебную комиссию, больной, забывая о болезни, вспоминал смешные случаи из детства, рассказывал о родителях, о первой любви, о домашних животных и своих увлечениях. Уже через несколько минут общения с больным доктор отчётливо представлял схему будущего лечения и точно знал, что или кто будет являться мотивирующим фактором и залогом успешного лечения.

Однажды на приём к Иосифу Нойману пришла молодая девушка, почти девочка. На вид ей было не более двадцати лет.

– Что вас привело ко мне, моя милая? – Нойман как всегда нацепил на нос пенсне и взял в руки стетоскоп орехового дерева, подаренный ему на выпускном вечере любимым преподавателем Мартином Гердтом.