Ольга Фатум - Книга за месяц: миф или реальность? Фасткнига, или Волшебный пендель для начинающего, и не только, автора

С тех пор как роман перестал быть частью его существа и стал нечто отдельным от него самого, внутри писателя образовалась невосполнимая пустота, бездонная дыра одиночества, которая, казалось, с каждым новым днем разрастается все больше и больше, грозя обернуть его в ничто. Ему необходимо было заполнить ее чем-то, но чем или кем – он еще не знал.

Каждый день в свежих новостях культуры он находил новую заметку о некогда своем родном романе, который, как блудный сын, отрекся от своего дома и пустился в путешествие по неведомым странам и далеким континентам. Его переводили, читали, пересказывали и обсуждали. Он был предметом горячих споров и оживленных дискуссий. Он стал символом эпохи, в то время как писателю отводилась скромная роль в многочисленной среде соавторов-читателей. Среди них была и она, один из первых его критиков, рецензентов и почитателей романа. Как бы случайно их столкнуло провидение на одной из таких вечеринок романистов, и они снова оказались друг против друга, не зная, что сказать. Некогда восхищение и удивление, потом разоблачение и разочарование сменили смущение и грусть.

Читательница: Не ожидала вас увидеть. Говорят, вы не посещаете подобные мероприятия и живете отшельником в глуши.

Писатель: Иногда, как видите, я все-таки выползаю из этой самой глуши в массы.

Читательница: Вот, я вас опять, кажется, обидела. Простите. Просто так говорят.

Писатель: Я удивлен, что обо мне вообще еще говорят.

Читательница: Вы же сами отказались от публичной жизни. Скажите честно, чего вы испугались?

Писатель: Как выяснилось, все-таки вас, хотя вы и не так ужасны, как вас рисуют. Да и не только…

Читательница: В каком смысле? Я вас не понимаю…

Писатель: Видите эту книгу? Знаете, чья она?

Читательница: Конечно, она же ваша.

Писатель: В том-то и дело, что она уже давно не моя. Она принадлежит всем, кроме меня, и одновременно никому, поскольку отныне она самодостаточна и независима.

Читательница: По-моему, это прекрасно. Каждый родитель мечтает, чтобы его дитя обрело свободу и независимость.

Писатель: Так же как и творец, грезящий об увековечивании своих идей. Творение, задачей которого раньше было приносить бессмертие, теперь получило право убивать – быть убийцей своего автора.

Читательница: Вы только что констатировали собственную смерть?!

Писатель: Увы. Отныне это самая что ни на есть правдивая правда.

Читательница: Может, мне вас отсюда украсть, чтобы у вас и вправду не случился смертельный приступ?

Писатель: Может быть…

Читательница схватила угрюмого и подавленного автора за руку и потащила за собой на улицу. Только так, вытащенный наружу чужими усилиями, ледяной писатель стал мало-помалу оттаивать и приходить в чувства. Эти чувства оказались чувством весны, которая распустилась серебристыми почками на деревьях, и искрящимися лучиками солнца в их ветвях, задев нечаянно одной из них за сердце автора. Он вспомнил, что когда-то тоже был весной – такой же сияющей и яркой, и что, возможно, это повторится вновь. От этой мысли он, сам не замечая того, вдруг улыбнулся читательнице, она подумала, что эта улыбка адресована ей, и ответила тем же, отчего обоим стало по-весеннему тепло и уютно. Слова были лишними. Поэтому они шли молча и тихо радовались тому, что повстречали друг друга – именно об этом шептались их пылающие глаза, сверкающие взгляды и липкие ладони.

Назавтра они проснулись с рассветом и очутились в объятиях друг друга, ничему не удивленные, лишь слега раздосадованные, что это не произошло раньше. Теперь, когда они сбежали от повседневности, забыли о реальности и погрузились в любовь, им только и хотелось, что проводить вместе дни и ночи напролет. Бездумно, безрассудно и без оглядки назад. Так оно с ними и случилось.

Это произошло поздно ночью. Город еще спал. Писатель и читательница тоже спали, крепко обвивая стволы своих тел лианами рук и ног. Казалось, над ними порхали нимфы и посыпали сверху лепестками благовоний и роз. Их сон, мир очарования, миф, даже воздух вокруг наполнял некоей аурой мистицизма и таинственности – манящий, притягивающий, завораживающий, как полумесяц улыбки, выплывший из-за туч будничности и застывший на ясном небосводе их лиц. И если бы мир был ограничен стенами их комнаты, то это был бы уже не мир, а рай. Тогда как по другую его сторону образовался ад. Дело в том, что у издателя в эту самую ночь случилась ужасная головная боль и, как следствие, очередная бессонница. Уже который день в его голову долбится черт или сам дьявол и высекает в мозгу острием своих ядовитых трезубцев искры сомнений. Его мозг отравлен, мысли парализованы. И только чтобы окончательно не сойти с ума, он подбежал к телефонной трубке и набрал спасительный код цифр.

– Алло!

– Угу…

– Это автор?

– Угу…

– Извините, что так поздно вас беспокою, но это дело неотложной важности. Я пытался дозвониться вам раньше, но все как-то не выходило, точнее, я думал, что все обойдется, однако…

– Что случилось?!

– Речь о вашем романе…

– И что с ним?

– Видите ли, он совершенно вышел из-под контроля! Мне нужно встретиться с вами! Срочно!

– Хорошо, встретимся завтра…

– В том-то и дело, что тянуть больше нельзя…

– Ладно, в кафе на углу Малоямской через час.

– Жду вас. Договорились. Огромное спасибо!

Писатель встал с кровати нехотя. Читательница тоже не желала его отпускать. Разбуженные несвоевременным звонком, они пребывали в коме молчания и неподвижности зомби. Она очнулась первой.

– Тебе обязательно сейчас уходить?

– К сожалению, да.

– Это все из-за него – твоего романа?

– Судя по всему, да. Я знал, что рано или поздно это случится.

– Я тоже знала, что счастье – это не навсегда.

– Я скоро буду…

– А я буду тебя ждать, даже если это будет нескоро.

Она знала, что он не вернется. Подобно дикому зверю, он всегда смотрел в сторону леса, а по ночам выл на луну. Каким бы сладостным и уютным ни было бы это теплое место подле читательницы, хладнокровный инстинкт писателя, жаждущий свободы и одиночества, все еще довлел над ним. Но самым главным аргументом был на самом деле роман, который должен быть поставлен на свое место, и ради этого автор готов был поступиться всем и вся.

Теперь, когда она смотрела на него глазами, полными бушующей океанской пены и соленой воды, а он, не замечая, продолжал одеваться, претворяясь безмятежной пустыней и иссушающим эмоции ветром, все выглядело именно так, как оно должно было однажды случиться, как бы больно и печально это ни выглядело теперь. Они молчаливо отдались на поруки несущему их теперь уже по разные стороны течению жизни, и их взгляды были наполнены той странной томительной надеждой случайных попутчиков противоположно разъезжающихся поездов, что, может быть, когда-нибудь они и встретятся снова, но на этот раз их поезд будет идти в одном направлении, а они окажутся друг против друга. Сейчас уже порознь. Возможно, завтра. Но сегодня уже никогда.