Ирина Буторина - Кавказский роман. Часть III. Лавина

– Ну, теперь не старые времена, пусть только попробуют, я сама любого зарою, – заверила Валентина.

– А вот ещё одна знакомая мне сказала, что на Кавказе муж вообще жену за человека не считает, а так, за мелкий рогатый скот.

– А у нас что, считает? – вступилась за чеченок вторая подружка. – Мила, разве это не у нас говорят: «Курица не птица, а баба не человек»?

– Да говорить-то они говорят, а на деле кто у нас в семье правит? Правильно – баба, у которой и дом, и кошелёк семьи в руках. А у вас кто деньгами распоряжается?

– Деньги в кавказской семье всегда у мужчины, – ответила бухгалтерша.

– Даже если он их не зарабатывает?

– По нашим законам муж должен кормить семью. Женщины редко работают. Все в основном по хозяйству и с детьми.

– Ну а если, например, женщина вяжет и продаёт вещи, она тоже деньги мужу отдаёт?

– Тоже, он же глава семьи и лучше знает, как ими распорядиться.

– Кошмар! – возмутилась Мила. – Нет, я своих кровных сроду бы мужику не отдала. Пропьёт ведь или игрушек накупит. Они как дети малые, только дай. Я одно время ходила за мужика даже зарплату забирать, чтобы хоть что-то оставалось, а то явится домой пьян, и нос в табаке, и в карманах пусто.

– Нет, наши не пьют, – гордо заявила бухгалтерша.

– И не гуляют?

– Может быть, и гуляют, но жёнам об этом знать не положено. У мужчин своя жизнь.

– Ну просто не мужики, а ангелы, – удивилась Валентина, – и кормят, и поят, и не пьют, и гуляют по-тихому, нам бы таких!

– Да, но только вы этого не выдержите. У наших женщин столько запретов, что с этим надо родиться, чтобы всё выполнять, – вдруг вставила слово Марина. – Того нельзя, этого нельзя. Вообще ничего нельзя, а они живут, как хотят.

Она говорила со злостью, но, увидав на себе осуждающий взгляд бухгалтерши, замолчала.

– Не слушайте её, она ещё молодая и многого не понимает, – закончила та разговор на примирительной ноте.

Дни потянулись за днями и были удивительно похожи друг на друга: утром быстро одеться и бежать по морозцу на водопой, потом на процедуры, которых Марине прописали множество, потом опять водопой и тихий час (она засыпала как убитая, набегавшись с утра), затем опять водопой и ужин, после которого бухгалтерша шла смотреть стоящий в холле телевизор, а у Марины было только два выбора: или сесть вместе нею к надоевшему ящику, или пойти в номер спать. Лёжа в комнате, она прислушивалась к отдалённым звукам музыки, которые начинались в восемь часов вечера. Музыка звучала глухо, и до неё доносились только ритмичные удары, но они казались такими заманчивыми, что хотелось наплевать на все запреты и бежать туда – на освещённую гирляндами танцевальную площадку.

– Я не хочу за тебя отвечать, вдруг кто-то к тебе пристанет? – сказала ей строго Тамара Рамзановна, стоило Марине только заикнуться о танцах.

Так что Марина даже посмотреть, что происходит там, где гремит музыка, не имела права. Один раз, сославшись на то, что у неё болит живот и нужно взять таблетку у медсестры, Марина заглянула на танцы. Прижавшись в нише между двух колонн, она широко открытыми глазами смотрела, как скачут под музыку все без разбора – и старые и молодые. Ей тоже отчаянно хотелось попрыгать вместе с ними под эти весёлые звуки, однако стоило какому-то мужчине пригласить её на танец, как Марина перепугалась и убежала в номер.

– Ну как живот? – спросила участливо бухгалтерша.

– Долго медсестры не было, – сказала Марина в оправдание за долгое отсутствие, – таблетку съела, теперь вроде лучше.

Соседки по столу по-русски часто подтрунивали над ней:

– Ну что, жениха себе нашла?

– Нет, я и не искала.

– Так вот в девках и просидишь, если искать не будешь да в платок кутаться.

– У нас девушки одни не остаются. Родня всегда им жениха найдёт, тем более для нашей Марины. Она у нас самая красивая в селе, – ответила занозам бухгалтерша.

– А если жених ей не понравится?

– Другого найдут, или какой-нибудь джигит украдёт.

– Слушай, Маринка, пока тебя не спёрли какие-нибудь уроды, – загорелась Валентина, не обращая внимания на бухгалтершу, – ты сама хоть на белый свет посмотри, чтобы потом в горной сакле было чего вспомнить. Пойдём сегодня с нами в военный санаторий на танцы? Там классно, не то что тут с нашими старпёрами. Я в первый день сюда пошла, так ко мне какой-то дед привязался, а у него уже мох из ушей торчит. Я ему: «Дедуля, я на песке танцевать не умею». Дед шамкает: «Какой песок, тут паркет». – «Да тот, дед, который из тебя сыплется!» Вмиг отвалил, – закончила она под общий хохот за столом.

Марина смеялась больше всех, так её звамучили приставания бодрых пенсионеров из отдыхающих. По кавказским законам старших надо уважать и ни в коем случае им не грубить. Но если старички-кавказцы тихо сидели на многочисленных санаторных диванах, изредка снимая папахи, чтобы протереть лысины, то их славянские ровесники, вспомнив молодость, вовсю ухаживали за молодыми женщинами и девушками. Марину вначале забавляли эти ухаживания, а потом при каждом приближавшемся престарелом ухажёре ей хотелось сказать что-то колкое, но кавказское воспитание не позволяло. Поэтому рассказы соседок по столу о том, как они отшивают дедов, она очень любила. Смеялась даже зануда бухгалтерша, утирая выступающие на глаза слёзы кончиком платка.

– Смешная ты, Валентина, – говорила она, отсмеявшись, – но девушку не смущай. Ей нельзя до замужества никуда ходить.

– А после замужества что, можно? – удивилась Валентина.

– Тогда тем более нельзя, – уже совсем строго сказала Тамара Рамзановна, всем своим видом показывая, что разговор на эту тему закончен.

Сама она воспитана в строгости. Её мать – русская, вышла замуж ещё девчонкой и полностью приняла горские законы. Рассказами о своей многочисленной родне Тамара Рамзановна занимала всё свободное от процедур и телевизора время. Не слушать эти россказни было нельзя потому, что навязанная Марине спутница страшно обижалась, когда Марина, задумавшись, что-то невпопад переспрашивала.

– Я тебе сколько раз рассказывала, что Ильяс – сын моего мужа, который родился в Казахстане, а теперь собирается сюда.

– А я думала, его Иса зовут, – примирительно отвечала Марина, мысли которой витали там, где гремела музыка.

Особенно часто царица Тамара (так окрестили её соседки по столу за гордую осанку и неприступный вид) рассказывала о двоюродном брате, который жил в Ставрополе и с которым она время от времени разговаривала по межгороду. Он был полковником в отставке и жил в большом частном доме на окраине города. Он очень звал сестру приехать к ним в гости на выходные, но бухгалтерша, верная порученному ей делу по присмотру за Мариной, отказывалась. Когда до отъезда оставалась одна неделя, царица Тамара в пятничный ужин вдруг заговорила: