Лукерья Сайлер - Сто рассказов о России и о Германии

– Сколько их у меня было, со счёту собьёшься, и я тебе точно могу сказать, что в сравнении с женщинами, они просто круглые дураки. Ну, я уже всё – фертихь (сделала, что хотела), у меня термин (встреча), ты уходишь, или остаёшься?

– Остаюсь.

Оставшись одна, я пошла по большому коридору, соединяющему ряды полок с множеством различных товаров.

Везёт же людям, круглых дураков встречают. Хотя бы одного встретить за всю жизнь, хоть бы раз пообщаться, просто так.

Я стала перебирать в памяти всех знакомых мужчин, которые соответствовали званию круглого дурака. Ни одного. Это же надо такому быть – ни одного! Скукотища. Вот родственники со стороны мужа: переехали из России все до одного, гордятся тем, что друг другу помогают, деньги хорошие зарабатывают и друг с другом соревнования устраивают, кто больше заработает, быстрее дом построит. Чем только не занимаются: страховками, билетами, кастрюлями, одеялами, стиральными порошками, и даже телефонами и телевизионными тарелками. Моего тоже страховым агентом сделали. Теперь вообще о выходных почти забыл. Кое-как, с руганью, добилась, чтобы суббота была выходным днём. Согласился, с условием, что вечером будет работать по телефону-факсу и Интернету. Никуда не ездим, деньги копим, копим; одна-единственная цель в нашей жизни – дом построить. Из-за этой цели света белого не видим. Ещё неприятность случилась: меня сократили с работы, три месяца тому назад.

– Извините, пожалуйста, Вы будете брать квашеную капусту? – услышала я за своей спиной.

Оглянувшись, увидела пожилого мужчину, он мне мило улыбался и ждал первым позади меня в очереди, что я устроила, остановившись в своих раздумьях перед полками с квашеной капустой. Улыбнувшись ему, так же мило, я бросила банку капусты в тележку, и откатила её в сторону, увидев, как мужчина положил в свою тележку пять банок.

Точно – польский немец. Это у них одно из любимых блюд – бигус из капусты. Племянница, со стороны мужа, вышла замуж за немца из Польши, говорит, что он просит её каждый день бигус готовить. Нашим пельмени каждый день подавай, а полякам – бигус.

Нет со стороны мужа ни одного «круглого». С моей стороны тоже. Моих мало, и все старые. Один дядя с детьми и внуками в Германии живёт со времён войны. Ему удалось здесь остаться после её окончания. У него дочь и сын, тоже уже в годах, да мы с ними редко встречаемся. Своих троюродных всего один раз видела, даже не поговорила. По-русски не понимают ни слова.

Надо поискать среди знакомых.

Перебрав всех, кого я знала по шпрахкурсу (курсы немецкого языка), по компьютерному курсу и общежитию, никого не нашла. Может, и были такие, но прошло много времени, как мы расстались, и практически не общаемся; встречаемся только изредка в магазинах.

И вдруг меня осенило.

Есть такой! Есть! С родителями моего мужа рядом живёт семья. Отец с матерью построили для себя и для дочери дом. Дочь должна была приехать из России. Она приехала с мужем и сыном, когда дом уже построили, в готовый, мебелью заставленный второй этаж. Очень они все приятные люди, с нашими родителями имеют хорошие, дружеские отношения, праздники вместе справляют. Мы тоже с ними несколько раз что-то отмечали. Через полгода Вадим, муж дочери, ушёл от неё. Всё оставил и ушёл. Снял квартиру где-то здесь в Каме и живёт один. В России учителем был, здесь устроился водителем на большую грузовую машину, ездит в дальние рейсы. Что произошло – никто не знает. Мать только сказала нашим старикам, что разошлись и всё, ушёл, пусть ему будет скатертью дорога. Чем не круглый дурак? Круглый, да ещё какой. Оставить дом, за который не надо работать день и ночь, для того, чтобы сначала накопить денег на покупку земли, а потом взять ссуду в банке. Не зная покоя ни днём, ни ночью, строить своими силами, переживая за то, что не дай Бог, муж работы лишится или ещё что-нибудь случится. Если денег не будет, то банк, тот, что ссуду дал, может с молотка этот дом продать. И так переживать и рассчитываться 25 лет.

Вот бы пообщаться с Вадимом. Ничего мне от него не надо, только бы понять, почему они такие, дураки-то круглые, и почувствовать, какие они на самом деле. Вот бы узнать его телефон. А как? Можно, конечно, от его семьи, но не поймут же. «Зачем?» – спросят, догадки всякие строить начнут, до моего дойдёт, а он такой ревнивый. Сколько живём, столько и ревнует. Шагу без него ступить нельзя. Нет бы – дал мне сегодня машину, и я бы с детьми съездила в магазин. Так нет же – вместе едем. Сидит в машине злой – стережёт.

Вадим невысокий такой, миниатюрный, светленький. Размер обуви у него, наверное, не больше чем 42-й. Вот если бы я ему позвонила и сказала, что хочу с ним встретиться, согласился бы он, или нет? Ну, так, «круглый» же, конечно бы, согласился. А я бы назначила ему встречу в ресторане. В каком, например? Три года в Германии живём и не разу не были в ресторане. Я даже не могу себе представить, какие они здесь. О, нет! Один раз я зашла в ресторан со своей соседкой Клавой. Мы ездили по программе «шпортфераин фюр дойче аузидлер» и «Католише Югенд гемаиншафтсверк» (организации по работе с молодёжью) – за полцены возили нас на автобусе в Мюнхен, в Немецкий музей. Надо сказать, очень богатый музей, но и огромный тоже, за один день не обойдёшь. Мы с Клавой отстали от других, устали, решили выпить чашку кофе и зашли в первый попавшийся ресторан прямо там же, в музее. Зашли, цен нигде не видно, взяли кофе и салат: она с мясом, две ложки столовых, а я без мяса, но с креветками – три таких же ложки, подошли к кассе: она заплатила – 9 ДМ, а я – 15 ДМ. Сели мы с ней, долго смотрели на то, что купили, потом рассмеялись, съели, разумеется, оставшись голодными. Решили своим мужикам не говорить о том, как мы в ресторане пообедали. Они-то, с детьми, сухим пайком в это время питались и чаем из термосов запивали; мы с ней такой обед, перед отъездом старательно приготовили, с целью сэкономить на этом.

Ресторан тот был очень большой и красивый. Ну, допустим, пригласила я Вадима в такой, например, наверное, есть подобный в Каме; назначила ему встречу. Ну и, как полагается в таких случаях, опоздала немного. Подъезжаю к ресторану на шикарном лимузине-Мерседесе. О! Нет! Лимузин – это не «Мерседес»! До сих пор не научилась различать марки машин, но неважно, подъехала я на красивой машине, разумеется, не на нашем старом двух дверном «Гольфе», ему уже «в обед сто лет». В следующем году он, наверняка, из-за старости техосмотр не пройдёт. Да и не даст же мой мне одной, без присмотра, куда-нибудь съездить. Сколько живём, ну хоть бы раз ему изменила или глаза в сторону повела – не разу, и никакого доверия. Никогда ничего не говорит, но где бы ни были – всегда на его взгляд «натыкаюсь».

Подъехала я к ресторану на такой же, примерно, машине, как в кино показывают, с открывающимся верхом и лучше красного или малинового цвета, опоздала, выхожу в длинном блестящем платье, как у Марлен Диттрих. В кино у неё, кажется, было; белое блестящее, переливающееся, а у меня чёрное переливающееся, разрез от пояса, иду – ноги видно. Как хорошо, что у меня ноги красивые. Все так говорят. Иду, а что в руках? Сигареты нет; не курю. Ну, ладно, пусть будут очки от солнца, чёрные. Захожу я в ресторан, а он большой, такой же, как в Мюнхене в Немецком музее; столы стоят в два ряда, между ними длинный, широкий проход. Музыка играет современная, конечно же – тихо, а не грохочет. Вадим сидит в самом конце, за последним столиком, меня не видит, а я иду по проходу легко: стройная такая, на высоких каблуках, в красивом блестящем чёрном платье. Все сидящие за столиками, устремили на меня свои взгляды. Вдруг он поворачивает голову и видит меня. Узнаёт. Лицо его вытягивается, глаза округляются.