Ирина Буторина - Кавказский роман. Часть II. Восхождение

– Привет, джигит, ты чего в машине паришься? Давай выходи, присоединяйся.

– Да нет, посижу, – ответил Гейдар, – вдруг полковник выйдет.

– Ну, если твой выйдет, то и наши выйдут, не опоздаешь, тем более мы всегда знаем, что совещание закончилось.

– Как? – удивился Гейдар.

– Просто всё. Окно в курилке открывается, а оно выходит на эту сторону. Видишь, то второе слева на втором этаже. Так что пока начальство успеет спуститься вниз, мы уже за баранками сидим.

Гейдара позабавила такая наблюдательность водителей, но он решил не торопить события.

– Зря не идёшь, у нас тут любые новости можно узнать – от замыслов империалистов до информации о любовницах наших командиров.

– Потом как-нибудь, – ответил неохочий до сплетен Гейдар.

– Ну и ладно, не хочешь – как хочешь. Салага, что ли?

– Да.

– А с виду не похож. Правда, кто вас – грузин разберёт.

Гейдару в очередной раз не хотелось разъяснять, что, кроме грузин, на Кавказе более сотни народностей, каждая из которых считает себя совершенно самостоятельным народом. Когда командир сел в машину, Гейдар сразу заметил, что настроение у него значительно улучшилось. Строгая вертикальная морщина на лбу разгладилась, уголки губ поднялись, и вообще лицо этого сорокалетнего человека приобрело какой-то мальчишеский вид.

– Поехали, солдат! Как тебя зовут? Напомни мне, забыл, – сказал он, повернув к Гейдару своё помолодевшее лицо.

– Гейдар, товарищ полковник.

– Ах да, Гейдар. Красивое имя, почти Гайдар. Так легко запомнить.

– Меня раненые звали Гайдар, вернее, Гайдарчик.

– Какие раненые?

– Во время войны в нашей школе госпиталь был, там мама работала, а я всё время в госпитале болтался.

– Я думаю, почему ты так хорошо по-русски говоришь, почти без акцента, а ты, оказывается, вырос среди русских.

– Да и мой первый отчим – Степан Иванович – был русским. Он умер, когда мне шёл шестой год. Я русский язык одновременно с чеченским выучил. Мама со мной по-чеченски говорила, а все остальные на русском, так что не поймёшь, какой у меня родной язык, – разоткровенничался Гейдар, почувствовав расположение командира.

– Говорят, родной язык тот, на котором ты думаешь, – сказал полковник.

– Я чаще всего думаю на русском. Мать с отцом говорили на русском. Он был черкес, она чеченка, и языки у них разные. В русской школе учился.

– А что, чеченских не было?

– Нет, не было. Село наше многонациональное. Живут и осетины, и дагестанцы, и чеченцы, и другие кавказские народы, есть и русские.

– Но чеченцев-то больше?

– Было больше, но потом почти всех выселили.

– Ну ничего, скоро начнут возвращаться.

– Я слыхал, но думаю, что школы всё равно должны быть русские с изучением национального языка. Как без русского? Даже на Кавказе пропадёшь, не то что в России.

– Серьёзный вывод для такого молодого человека.

– Это отец так говорил.

– Какой из них? Я понял, у тебя было три отца.

– Конечно, последний. Он был директором школы. Он мне был и отец, и друг. Я его очень любил.

После некоторой паузы полковник опять заговорил:

– Да, много перемен в жизнь нашей страны внёс двадцатый съезд. С одной стороны, людей, безвинно пострадавших, реабилитировали, народы депортированные начали домой возвращать – это хорошо. Но армию сокращать зачем? Страна огромная, и кругом враг.

– А как же социалистический лагерь? – удивился Гейдар.

– Запомни, солдат, не может быть прочного союза между победителем и побеждённым. Пока есть армия, у России будут друзья, как только ослабнем – эти друзья в злейших врагов превратятся. Как говорил один из наших царей: «У России есть только два союзника: армия и флот». Вот взять ваш Кавказ. Народы, которые добровольно вошли в состав России, те сражались вместе с нею на войне отважно. Кого силой присоединили, как чеченцев, – в спину стреляли, когда немец стал к Кавказу подходить. Ты уж на меня не обижайся, да и не только на меня, многие тебе это высказывать будут. Наш народ и раньше особой деликатностью не отличался, ну а уж после войны и говорить не приходится. Так что терпи и не заедайся.

Остаток дороги проехали молча. Гейдар досадовал на себя за то, что зря стал афишировать свои чеченские корни. Там, в Боевом, он никогда не задумывался над тем, кто он по национальности, да и никто особо не спрашивал. Все кавказцы, и всё тут. Мать мало говорила о родне и прежней жизни. Никогда и никто не выделял чеченцев среди остальных жителей села. Обижался он только тогда, когда кто-нибудь из его сверстников, позавидовав или в драке, кричал ему, что их семья тут безродная, а сам он неизвестно чей сын, но и это бывало редко. Спасало высокое (по сельским понятиям) положение отчима. Когда они в школе изучали Лермонтова и Толстого, писавших про Кавказ, относились к ним, как к своим национальным писателям, которые, как говорила их учительница по русскому языку, рассказали миру о Кавказе и его народах – честно и с любовью. Слова из поэмы Лермонтова о злом чеченце, который с кинжалом ползёт на берег, никак не относили на свой счёт, полагаясь на разъяснения учительницы о том, что у любого народа есть сознательные и несознательные граждане. Вот, например, белые и красные часто были одной национальности, а уничтожали друг друга.

– Только победа пролетариата во всём мире, – говорила Раиса Александровна, – уничтожит всякие различия между народами и объединит всех единую семью, и в этой жизни не будет места ни злому чеченцу, ни махновцам, ни озверевшим бандам Мамонтова, которые вырезали пятиконечные звёзды на спинах красноармейцев.

Уже на подъезде к части полковник, заметив расстроенный вид Гейдара, сказал:

– А ты молодец. Хорошо водишь и с машиной управляешься. Я её, когда утром увидел, просто не узнал, как новая. Так держать!

– Служу Советскому Союзу, – ответил повеселевший Гейдар.

– Единственное предупреждаю, – строго сказал полковник, – о том, что услышишь от меня или кого другого, в полку не болтай. Служба у тебя такая – с начальством общаться и с остальным миром. Для того чтобы на ней удержаться, язык надо за зубами держать.

Когда вечером перед отбоем собрались все жители в их комнате, рыжий Генка спросил:

– Ну, чего нового узнал?

Гейдар спокойно ответил:

– Да ничего особенного.

– Ну вот, ждали, ждали, думали, новости с воли привезёшь, а ты – «ничего особенного». Прошлый водитель полковника всё нам рассказывал, мы его как бога вечером встречали.

– А где он теперь? – поинтересовался Гейдар.

– Отправили куда-то, – ответил за рыжего завклубом. – Правильно делаешь, что не треплешься. Болтун – находка для шпиона. Отбой!

Август догорал, и это ощущалось особенно вечером. Гейдар, никогда не живший на севере, удивлялся, что ещё в этом не самом северном районе России такой прохладный август. Часто шли дожди, а ночью без одеяла спать было невозможно.