Ляудзы Дзень - Обреченный

Навсегда расстаемся с тобой, дружок.

Нарисуй на бумаге простой кружок.

Это буду я: ничего внутри.

Посмотри на него – и потом сотри.

Иосиф Бродский (с)

«Мне так страшно. Я не хочу умирать. Мне очень страшно. Я столько раз избегал смерти, но сейчас…. Не уже ли это конец? И она не спасёт меня? Никто не спасёт. Нет. Хотя бы ещё один раз увидеть её глаза, в последний раз. Мне нравится её голос и руки, что касаются меня здесь, где сердце и там, где никто никогда не дотрагивался до меня…. До моей души….»

– Давление падает!– Кто-то кричит из медицинского персонала.

– Дыхание! Он перестаёт дышать! Судороги!– «Последний раз увидеть её, услышать, ощутить…»

– Кислород! Адреналин!– «Где же ты? Приди. Прошу…»

– Давление ниже 80! – «Я не чувствую ног, я не чувствую себя…. Где же ты…? Всё как в тумане….»

– Пропустите! – «Это её голос…!»

– Давление поднимается!

– Я нужна ему!

– Ли…! – Шепчу я, хотя хочу кричать, но голоса нет. Веки слишком тяжелые, не могу открыть.

– Я здесь, я здесь.– Говорит она. – «Пальцы прохладные, как всегда…»

– Ли… – Хриплю я и с трудом открываю глаза. Вижу её глаза, они большие и печальные. Она знает, и я знаю. – Ты пришла… – Ели шевелю губами. – «Нет, не то, не то. Я хочу сказать другое, совсем другое…».

– Да. Держись, ты выживешь.– Говорит она и сжимает мою ладонь, сильной и в тоже время такой хрупкой, маленькой рукой.

– Давление вновь падает!

– Я ухожу… – Шевелю губами, не слыша своего голоса. Все суетятся.

– Нет. Нет.– Говорит она, хотя её глаза выдают её. Она тоже это понимает.

– Мне страшно…. – Она сжимает мои пальцы и кладёт другую руку на грудь. Она всегда угадывает, где у меня болит. От её прикосновения становится сначала холодно, потому что её пальцы прохладные, но потом медленно, как если бы солнце было электрической лампочкой, растекается и набирает мощность, тепло.

– Не надо… – Хрипло говорю я.– Не в этот раз.

– Не смей сдаваться! – Не повышая голоса, говорит она, но я слышу в её словах тот же страх, что и во мне самом.

– Взять кровь на кщс!

– Я устал от вечной боли… – Мне тяжело говорить, но я заставляю себя говорить. – Всё, что было в моей жизни лучшее, это ты…

– Прекрати.

– Не надо… – Прошу её. Видно она видит, как мне тяжело и замолкает. – Я знаю, что ты добрый и сострадающий человек… – Я начинаю задыхаться . – «Нет, мне нужно сказать… Ещё немного времени…»

– Лилиан, отходи! Всё это конец! – Кто-то тянет её от меня.

– Нет…! – Хрипло стону я.– Нет…!

– А хрен с вами! – Ругается врач и отбегает от моей кровати. Суета по уменьшилась, во мне опять дырки и провода от капельниц и мониторов, что тикают и шипят вокруг нас.

– Надень. – Просит она, освобождаю руку и надевая мне кислородную канюлю.

– Я должен сказать… – Шепчу я. – Я люблю тебя… – На выдохе произношу я.– Я знаю … ты … не любишь меня.... Калеку любить сложно.… Ты красивая и добрая.… Я говорил…. Но, я.…

– Тише, тише.… Дыши. – Шепчет она в ответ.

– Руку.… – Тянусь я к её руке. У меня совсем не остаётся сил. Не мои измученные легкие и мышцы, они устали, я устал бороться. Она вкладывает свою кисть в мои пальцы, я сжимаю их, не так сильно, как бы хотел.

– Прости….

– Не смей умирать! – Приказывает она мне. – Не смей!

– Прости…

– Не сметь! Сегодня мой день рождения. – Глаза её сухие, она не плачет, в них волнение, возмущение. Нет слёз. – «Это хорошо…. Значит, она не будет долго обо мне плакать».– Думаю я

– Извини…

– Не принимаются! – Сердито говорит она, хотя я вижу, что она совсем не сердится.

– Поцелуй меня… ещё раз… в последний… – Прошу я. Она наклоняется и целует в щеки, её губы теплые и немного шероховатые, как язык у кошки.

– В губы… – Прошу я. Она смотрит в мои глаза, я вижу своё отражение в её глазах: худое, бескровное, почти лицо, палые щёки и синева под глазами, всклокоченные волосы на голове, большие затравленные глаза, мои глаза.

– Пожалуйста… – Она наклоняется еще ниже, наши носы соприкасаются, я слышу, как часто она дышит, как пальцы руки, что сжимают мою руку, напряжены, как бьётся венка на её виске и как расширены зрачки. От неё всегда исходит такой приятный аромат карамели или может эта ваниль… Вот её губы касаются моих потрескавшихся губ, и она проводит языком по моей нижней губе. Мои губы открываются её губам навстречу, и я прикрываю глаза.

Её поцелуй нежный и не глубокий, я понимаю, она боится причинить мне боль, но я хочу в последний раз ощутить всю полноту её губ и без предупреждения врываюсь в её рот своим языком, шарю по её губам как безумец. Возможно, я и есть безумец, но я так хочу чувствовать себя живым в этот миг, в эти секунды. Мои губы становятся тверже, она это чувствует и не сопротивляется. Она слишком хорошо всё понимает и позволяет мне делать в эту секунду всё, что я захочу.

В конце я смягчаю свои напор и ласково отстраняюсь от её губ, я почти в полу оброчном состояние, это забрало все мои силы, перед глазами мушки и в ушах шумит. Она отстраняется от моих губ, но соприкасается со мной носом и лбом.

– Спасибо…– Ели слышно шепчу я.– Теперь не так страшно у… – Меня пронзает боль, которую я ещё никогда не испытывал и я понимаю, что это мой конец. Я хочу кричать, но не могу, я судорожно сжимаю её ладонь. Мониторы пищат, а я смотрю в её лицо, в её глаза и вижу в них слёзы, а затем я перестаю быть… Последнее, что я слышу, этот как стучит её сердце в моей руке…

Трагедия человека отчасти заключается в том, что его развитие никогда не завершается; даже при наиболее благоприятных условиях, человек реализует лишь часть своих возможностей, ибо он успевает умереть, прежде чем полностью родиться.

Эрих Формм (с)

Она влетела как вихорь в палату, со словами:

– Доброе утро!– В шапочке и в маске, что была спущена и открывала её лицо. Цветастый костюм и на ногах не по форме, хотя я не разбираюсь в медицинской обуви, но кажется это точно не медицинская, так как на ней была изображена парочка Микки и Минни Маус, тапочки.

– Мелов? – Спросила она. Я кивнул.

– Ну – с, колоться. – Продолжила она так же бодро, как и открыла дверь, чуть её не снеся с петель, впоследствии я привыкну к её манере входить, но сначала меня это немного испугало или может, удивило, подходя к кровати и ставя на неё коробочку или как это у них там называют. Я приподнялся с кровати, глядя на неё. Она видно не заметила моего взгляда, обрабатывая перчатки антисептиком и готовя всё для забора крови.

– Палец. – Скомандовала она. Я протянул ладонь, предоставляя ей самой выбрать, какой палец колоть. Почему-то она всегда колола только безымянный или мизинец. Наверно у них там по правилам, это что-то означает, раз другие не колют.