Александр Кучаев - Пасынки богов

Вот и теперь моё зрение постепенно приспосабливалось к пещерному мраку. Обозначились ближние каменные стены и мрачный тяжёлый свод над головой. Одно лишь пространство впереди, в глубине пещеры оставалось закрытым чёрной непроницаемой завесой; оттуда тянуло холодом и сыростью.

Скоро ночь, а хотелось узнать, не осталось ли наверху, в заваленном проходе, какой-нибудь щели, которую можно бы расширить. И выбраться из заточения.

Скат, уменьшивший скорость моего падения, изобиловал многочисленными выступами и впадинами, похожими на ступеньки, и подняться до верха обрыва, за которым должен был находиться завал, не составило труда.

Одна ступенька, вторая, третья, ещё одна, ещё – и я на площадке, с которой меня столкнул пистолетный выстрел.

Увы, выход загромождали тяжёлые каменные глыбы. Сдвинуть их с места не под силу было бы и десятерым. И нигде ни одного просвета. Выбраться на свободу не представлялось возможным.

Странно, что у меня так и не появилось панического страха из-за ужасного положения, в котором я оказался и который вроде бы должен испытывать каждый, уготованный к лютой кончине. На душе было тяжело, чувствовалась разбитость, однако всё ещё не верилось, что мне осталось недолго.

Судя по положению стрелок на часах, солнце на воле, вне пределов горы, в недра которой меня заключили, уже должно было уйти за горизонт.

На тело давила неимоверная физическая усталость, всё больше тяжелела голова. Надо было как-то устраиваться на ночлег.

Склон Девичьих гор, в основании которых пряталось подземелье, находился на южной стороне, погода в те дни стояла жаркая, каменные глыбы прогрелись, и на пятачке у заваленного выхода было сравнительно тепло. Внизу только, под обрывом, властвовали холод и сырость.

У одной из стенок покоился слой рваной ветоши, и я улёгся на этот одр, укрывшись лоскутом грязного засаленного одеяла.

Должно быть, прежде здесь спасались от непогоды бомжи или какие-то другие несчастные, лишённые нормальной кровли над головой и человеческого участия, и они-то и обустроили сию постель.

Спал я как убитый. Проснувшись же, сразу вспомнил, где нахожусь и при каких обстоятельствах попал в каменное нутро.

Стрелки на циферблате показывали шесть часов. Значит, уже утро и снаружи ярко светит солнце, поют птицы, шелестят листья на деревьях. Только здесь, под огромной массой горной породы, сумрачно и тихо-тихо. Как, наверное, бывает только в могиле. Главная разница – наличие воздуха, обеспечиваемое значительными размерами подземелья. Не исключено, что воздушные струи проникали и через незримые пустоты, соединявшиеся с внешней средой.

Итак, чем я располагал?

У меня был уже упомянутый воздух; запасов кислорода в замкнутом пространстве, тянувшемся в глубину горы, хватит до последнего часа. На весь отмеренный мне отрезок времени. И даже более того. Я был здоров, практически полностью сохранилась способность к движениям. Если не считать хромоты от падения. Но это пустяки – не сегодня-завтра пройдёт.

Кроме того, в моём распоряжении имелись лохмотья, служившие постелью. В них можно было согреться. И несколько пустых пивных бутылок и ржавых банок из-под консервов.

Но у меня не было еды и воды. Вот что ограничит моё существование. Особенно вода. Она – первый ограничитель. От кого-то доводилось слышать или вычитать в книгах, что без питья человек способен продержаться от одних суток до шести. В зависимости от условий, температурных скорее всего. И состояния организма.

Но, может, в подземелье есть какой-нибудь родник или колдобина с водой? Если да, то дело будет только за едой. Обычный, в хорошей физической форме человек способен продержаться без питания до двух месяцев – шестьдесят дней.

Во рту чувствовалась сухость. Кажется, недостаток влаги уже начал сказываться. Но, возможно, это лишь психологический эффект перед ожидаемыми мучениями.

А что, если имеется другой выход из пещеры?! Надо только найти его и спокойно выбраться наружу.

Не теряя ни секунды, я начал спуск в сумрачную глубину и вскоре оказался на том месте, где мне уже довелось находиться после падения с обрыва.

Похожий на шахту ход различался теперь ещё отчётливей, чем в первые часы заключения, и я довольно уверенно двинулся вперёд, придерживаясь правой твёрдой, сплошь каменной, несколько красноватой поверхности стены.

По рассказам знающих людей, раньше в Девичьих горах добывали природный камень для строительства. В основном он шёл на облицовку цоколей и фасадов зданий. И обустройство внутренних интерьеров.

При добыче горных отделочных материалов эти пещеры и вырыли. Всего их было семь.

Одна из них называлась Галаевой, потому как в стародавние времена в ней укрывался местный разбойник Галай, несколько лет грабивший купеческие суда на Ольме. Пока его не поймали и при большом стечении народа не повесили на Ольминском поле – центральной площади нашего Ольмаполя.

По слухам, в той пещере знаменитый тать зарыл клад с несметными сокровищами. Многие охочие до лёгкой поживы пытались найти спрятанное – вероятно, деньги, меха, золотые и иные дорогие изделия, – да только без толку. Не отдавали горы разбойничий клад.

Вспоминая теперь особенности рельефа, я предположил, что именно в Галаеву пещеру меня и заключили.

Только, пожалуй, никакая это не каменоломня. Как можно было вытаскивать тяжёлые глыбы со дна такой глубокой полости наверх, да по обрыву, что перед выходом?! Главное, зачем, когда камень проще добывать чуть ли не с самой поверхности горных склонов? Нет, скорее всего Галаева пещера – естественное природное образование. Хотя какое это имеет сейчас значение!

Подземелье уходило вглубь Девичьих гор с некоторым понижением, я же надеялся, что начнётся подъём и откроется выход на волю.

Однако моё продвижение закончилось тупиком. Дальше пути не было. Как и выхода на поверхность. Протяжённость природной галереи не превышала трёхсот метров. В самой нижней части её царил ужасный холод. Почти как зимой или поздней осенью. А во впадинах каменного грунта лежали пласты льда, появившегося, может быть, тысячи лет назад, ещё в пору образования пещеры.

По краям неровных ледяных наростов виднелись разновеликие ободья талой воды, местами переходившие в небольшие озёрца, и я тут же прильнул губами к поверхности одного из них.

Утолив жажду, встал и огляделся вокруг; я был в заточении, глубоко под землёй, но у меня появилась вода, много воды, и мой последний час отодвигался на два месяца. Но это самое большее.

На мне были лишь летние брюки и рубашка-безрукавка, и стылый воздух около льда всё сильнее давал знать о себе. Меня пробил мелкий озноб, и я заторопился назад, к выходу, заваленному породой; там, на более высоком уровне было намного теплее.