Александр Кучаев - Пасынки богов

Почувствовав чей-то взгляд, я поднял глаза. На меня в упор смотрел парень лет двадцати, сидевший на противоположной скамье.

– Откуда они у тебя, малец? – спросил он с заметным напряжением.

– Да вот, лежала на сиденье, – растерянно проговорил я. – Забыл, видать, кто-то.

– И сколько в ней?

– Сто тридцать тысяч.

– Сто тридцать!

Кажется, сосед по вагону подавился слюной. Он вдруг закашлялся, вскочил на ноги, покачнулся и неловко повалился на меня; его предплечье надавило мне на лицо, ладони ощутили едва заметный рывок.

Когда я осознал, что происходит, парень уже пересекал тамбур. В руках у него была та самая холщовка. Я приподнялся было, чтобы броситься за ним, и… снова опустился на лавку. Эти деньги не мои, так стоит ли их спасать?

Двери вагона захлопнулись, поезд тронулся.

Воришка остался на уплывающем перроне. Мы встретились взглядами. Он весело улыбнулся, помахал мне рукой и бодро зашагал к дверям вокзального здания. Я успел улыбнуться в ответ и тоже помахал ему, причём радостно. На душе у меня было легко и светло.

– Вон она, сумка! – донеслось сквозь открытую фрамугу окна. – Держите его!

Из-за торговых палаток с той стороны, куда двигался поезд, выскочили трое бегущих мужчин. Незадачливый похититель сразу всё понял и повернул назад, но оттуда навстречу ему бежали ещё двое. Послышались какие-то неразборчивые крики. Я успел увидеть взмах резиновой дубинки, падающую фигуру вора, и набравшая скорость электричка скрыла продолжение эксцессивного действия, его развязку.

«Значит, так было уготовлено свыше – мысленно проговорил я, вольготно откидываясь на спинку сиденья. – И вообще: нашёл – не радуйся, потерял – не плачь».

Всё нормально, ничего не приобретено и не потеряно. А сто тридцать тысяч баксов… Повторяю – это были чужие деньги. Судьба позволила мне лишь несколько секунд подержать их в руках.

За окном хмурилось, и едва электричка вышла за пределы станции, хлынул ливень, продолжавшийся почти всю дорогу. По окну струились потоки воды, а я думал о временности тела и бессмертии души. И опрометчивости отдельных граждан.

В Невольске я быстро отыскал нужную нотариальную контору, вручил тёти-Розин документ секретарю и отправился к автостанции, откуда обратный путь можно было проделать опять же быстрее.

Когда билет на ближайший рейс до Ольмаполя был уже у меня в кармане, я купил бутылку газировки, прошёл в расположенный рядом скверик и присел на скамью. До отправления автобуса оставалось больше получаса.

Один глоток довольно приятного прохладительного напитка прямо из горлышка бутылки, второй, и… взгляд уловил необычный зеленоватый перелив в зелёной же траве напротив, в двух шагах за бордюром дорожки. Так могло сверкать разбитое стекло. Его полно кругом. Те же пивные и водочные бутылки бьют и раскидывают, где попало, разные неряхи и морально тёмные люди – как взрослые, так и дети.

Ещё один взгляд за бордюр, и опять тот же мягкий, нежный перелив. Вспомнились сияние перстня на Мелких песках и мои способности к нахождению драгоценностей.

Не теряя из виду изумрудный огонёк, я медленно поднялся со скамьи и пересёк дорожку.

Это была какая-то странная вещица, виднелся лишь медно-жёлтый краешек её, большая же часть скрывалась в чёрной перегнойной почве. Вот мы сейчас… Несколько осторожных освобождающих движений – и источник сияния у меня в руках. Это был миниатюрный золотой гребень, инкрустированный изумрудами и бриллиантами.

О да, драгоценные вещицы чуть ли не сами шли мне в руки!

Приподняв голову, я огляделся. В скверике пусто. Лишь в отдалении на автостанции о чём-то переговаривались между собой несколько пассажиров, томившихся в ожидании рейса. Ни одного подозрительного взгляда в мою сторону.

По прибытии в «Таверну Кэт» я доложил тёте Розе о выполнении поручения и сразу же отправился к своему ювелиру.

– Полагаю, что это гребень известного мастера Филаретова, – сказал Соломон Давидович, внимательно изучив украшение. – Изготовлен по специальному заказу в конце восемнадцатого века. Украшение принадлежало графине Барятинской. Это был подарок её мужа, знаменитого графа Барятинского, богатейшего царского придворного. Но затем гребень был похищен или утерян при путешествии графини по Ольме. Где вы взяли его, молодой человек?

– Нашёл.

– Не скажете, где нашли?

– Отчего же, скажу. В Невольске. Лежал в траве привокзального парка. Только что прошёл сильный дождь, и, должно быть, украшение вымыло из почвы струями воды. Я оказался в нужном месте в нужное время.

– Надо же! А ведь графиня Барятинская действительно останавливалась в Невольске и провела в нём почти сутки. История её путешествия описана в хронологиях того времени.

Прочитав небольшую лекцию о гребнях как произведениях искусства, владелец «Золотого руна» назвал цену за украшение. Она вполне меня устроила.

Как и во всех предыдущих случаях, деньги от продажи украшения, основная их часть, остались у Соломона Давидовича. Он использовал их в финансовых операциях с начислением соответствующих процентов, довольно значительных, и мои банковские счета неуклонно возрастали. Обо всём, что происходило с моими депозитами, ювелир неизменно мне докладывал при каждом посещении его заведения.

Моё состояние росло и стало как бы частью меня. И ещё я проникся уверенностью, что сумею им распорядиться с наибольшей пользой себе и обществу.

Никто не знал о наших с ювелиром деловых отношениях. Никому не было ведомо, что худенький и физически не очень сильный мальчишка обладает поистине сказочным богатством.

Таковым оно представлялось мне в сравнении с достатком людей, среди которых я в ту пору вращался. Самой обеспеченной из них была Роза Глебовна. Но и она многократно уступала мне; если бы я купил её таверну три раза подряд, на моих счетах ещё оставались бы многомиллионные средства.

Наступило то главное, ради чего наша семья переехала в Ольмаполь.

Первого сентября я снова пошёл в школу. Номер двадцать. Действительно, до неё было пять минут пешего хода.

В классе, в который меня зачислили, насчитывалось тридцать два ученика. И среди них, к радости моей, Гриша Калитин и Антошка Файзулин.

Они начали знакомить меня с другими мальчиками – в первую очередь со своими приятелями. В этот момент вошла учительница математики Римма Владимировна, наша классная руководительница – я уже знал её, – и среди прочего объявила, что я новый ученик, что звать меня Максим Журавский, и указала мне место за одним из столов.

Моей соседкой оказалась та девочка, которую я видел в окне терентьевского дома при знаменитой разборке между Шкворнем и его отцом.