Сергей Полковников - Сказка? Быль! Сказание-бывальщина

Что это было? Да! Это было именно то, о чем ты знал, но не предполагал, что это будет так страшно в своей натуральности и естественности. Одно дело читать об этом на страницах книг по эзотерике, комфортно устроившись в удобном кресле и вглядываясь в черные буквы на белом листе бумаги, и совсем другое – когда ты все это ощущаешь вживую каждой клеточкой и атомом…

…Из темноты стремительно рванулась оскаленная пасть… Лунные блики, скудно просвечивающие через сомкнутые кроны деревьев, ударили отраженным светом от влажно обнаженных клыков. По сетчатке глаз хлестнуло огненным сполохом, как будто бы нерадивый фотограф неожиданно нажал без предупреждения фотовспышку… Сердце сжалось и остановилось в смертельном ужасе на доли секунды и затем со стремительной силой выбросило потоки бурлящей и клокочущей крови, как будто это была неудержимая лавина, хлынувшая в проран обрушившейся плотины. Эти огненные протуберанцы пурпурной мощи в мгновение ока заполнили искрящейся адреналиновой плазмой все удаленные уголки тела. И оно, еще секунду назад расслабленно и блаженно спавшее, убаюканное серенадой ночного леса, было подброшено стальными пружинами мышц для отчаянной борьбы с материализованным воплощением ночного ужаса, воспоминание о котором таится в самых потаенных уголках нашей памяти.

Но было уже слишком поздно. Челюсти сомкнулись на горле, и немилосердное чудовище стало рвать плоть, содрогающуюся от боли и непонимания того, что происходит. Кожа и мышцы поддавались атакам безжалостных клыков и рвались со звуком разрываемого полотна. Кровь из разорванных сосудов фонтанировала во все стороны, окрашивая морду хищника и окружающую траву траурным крепом. Располосованное горло вместе с последним уходящим дыханием исторгло слабый писк. Жизнь вместе с кровью из разорванных артерий вытекала из обреченного тела. Сердце еще сокращалась, но его стук становился все реже.

Человек лежал на спине, наполовину вывалившись из спального мешка. Пальцы раскинутых рук, как когти хищной птицы, впились в бревна настила, на которых стоял импровизированный шалаш – кусок полиэтилена, что был наброшен на капроновую веревку, растянутую между двумя деревьями. При той теплой и сухой погоде, что стояла последнее время, этого вполне хватало, чтобы создать хотя бы минимум комфорта. Он скорее создавал какую-то иллюзию защищенности и законченности жилья с крышей над головой. Создавал?!

Тело лежало неподвижно. Деревья, из которых был приготовлен настил, были уже старыми, и весь верхний слой древесины превратился в мягкую труху, в которую и были погружены судорожно напряженные пальцы рук, на которых рельефно выделялись натянутые как тетива лука сухожилия и остро согнутые суставы пальцев. Запрокинутая голова была чуть повернута набок, и на лице лежащего застыла маска страдания, которая почти уже разгладилась и обтекла, обострив скулы и нос. Свет луны, что проникал через разверзнутый вход, мягко освещал эту картину, вырисовывая контражуром фигуру обитателя этого уединенного жилища и оставив в тени или полутени уголки и впадины этой картины. Шея человека, как и многие другие части тела и окружающей обстановки, была погружена в полумрак. Ночной ветерок шаловливо теребил кроны деревьев, что склонились над шалашом, и они, игриво встряхивая своими зелеными шевелюрами в ответ на его приставания, на секунду перекрывали лунный свет, и поэтому эффект освещенности начинал кардинально изменять композицию внутреннего пространства лесного жилища, создавая ощущение движения.

В какой-то из этих моментов игры светотени тело неожиданно изменило положение. Судорожно оцепеневшие пальцы рук несколько раз сжались и разжались. Грудь, которая до сего момента совсем не вздымалась, вдруг толчком рванулась вверх, как будто кто-то сзади резко ударил по спине. Дрожь пробежала по всему телу. Оно попыталось приподняться, но опять бессильно рухнуло. Руки принялись ощупывать себя, подобрались к шее, на какое-то короткое время остановились там, затем вместе со вздохом облегчения спокойно вытянулись вдоль тела.

…Мысли путались… Вернее, это не были мысли как таковые, какой-то набор бессвязных образов и форм, сплетений из обрывков фраз и слов.

…Быстрей… Костер… Тепло… Чай… Судорожными движениями стал хватать разбросанную по шалашу одежду и пытался запихнуть свои ходуном ходящие конечности в рукава и штанины.

Получалось не очень. В перекошенной набекрень одежде вывалился кулем из убежища… Вскочил на ноги и тут же рухнул на колени. Боль от удара о корень дерева вернула потерянное самообладание… И уже остаток пути до остывшего кострища проделал пусть спотыкающейся, пьяной, но более-менее уверенной походкой.

По заведенной привычке, выработанной долгими годами скитания по тайге, всегда на месте возле костра находился запас сухих дров для растопки и достаточное количество древесины для того, чтобы хотя бы первоначально приготовить чай… Темно, хоть глаз выколи… Но ноги привели именно туда, куда нужно…

Мышечная память тела безукоризненно выполнила свою функцию. В полной чернильной темноте, которую отбрасывала скала, руки безошибочно нашли свиток заготовленной загодя бересты, но дрожь, которая в очередной раз стала сотрясать тело человека, не дала выполнить такую привычную процедуру, как разжигание огня, потому что береста выпала из рук.

…Остывший пепел костра сизым легким облаком взлетел вверх от упавшего в него свитка бересты…

Спичка зажглась с первой попытки, но робкий маленький огонек не смог разогнать ночной мрак, а лишь слегка своим колеблющимся светом разорвал давящую черноту. Тьма своими черно-бархатными лапами давила на плечи, казалось, что легкий порыв ветра, шевельнувшего волосы на затылке, не был простым порывом, так внезапно сорвавшимся среди почему-то притихшего леса, а это было сдерживаемое дыхание хищника, выбирающего момент для внезапного нападения.

Так бывает, когда ночной ор лягушек на лесном болоте вдруг, как будто по мановению невидимого дирижера, резко прекращается. Все живое, что по велению Вселенской прихоти было обречено на поедание, замирало, вглядываясь и вслушиваясь в пугающую своей тишиной бездну ночи. Она никого не могла ввести в заблуждение, так как все уже знали, что беда близко и она крадется на своих мягких лапах. Сама темнота в этот момент еще больше сгущалась и становилась липкой и вязкой, так как переполнилась вибрациями страха, что источали маленькие беззащитные тельца потенциальных жертв.

Мерцающий и такой беззащитный огонек в этой всепожирающей и плотоядно смотрящей мириадами алчных глаз темноте. Напряженно ссутуленная спина человека как бы защищала от нападения это робкое средоточие огня, которое, подобно сердцу, расширялось и сжималось, как будто оно жило своей мимолетной жизнью. Лодочки ладоней бережно охраняли эту надежду, что была подарена человеку его древними пращурами, знающими, что это чудо наконец-то избавит их от вынужденной обреченности быть съеденными. Что было первым? Разгорающийся огонек разума, что должен был засиять в их лохматых, с низко надвинутыми надбровными дугами головах, а сейчас лишь слабой искоркой теплился среди мрака несознания, или первично было использование огня как такового, что и послужило импульсом к ментальному развитию, вследствие чего резко увеличились шансы на выживание по сравнению с другими видами существ? Эту тайну скрывает от нас временная пелена мироздания, и звезды – свидетели тех далеких событий – с молчаливой глубиной мудрости наблюдали за всеми перипетиями и событиями что протекали на этой земле. Для ночных светил это был всего лишь малый миг, как взмах крыла бабочки – такой же легкий, яркий, мимолетный. Но вся глубина, мощь, энергия звезд была сконцентрирована в сердце огня, и пламя вздымалось и опадало в такт мерцанию звезд, вливалось во вселенский ритм жизни.