Сергей Полковников - Сказка? Быль! Сказание-бывальщина

Огонек с поднесенной к бересте спички ловко перепрыгнул на свиток березовой коры, терпеливо ожидающей своей участи огненного заклания. Она затрещала и стало еще туже скручиваться, обжимая и без того тугой нерукописный манускрипт. Капли дегтя под воздействием огненного дешифровщика явили миру своим кратким появлением скрытый до сего момента секрет тайнописи. Знаки секретного кода мироздания, наполненные сокровенным смыслом, вспыхнули ярчайшим сполохом, вздымая черную гриву огненного скакуна, уносящего в потаенное небытие сокрытое в них таинство.

Пламя взыграло. Веселый треск огласил притихший лес. Подброшенная в костер охапка сухого хвороста лишь на малую толику времени охладила его пыл, чтобы уже через несколько минут заняться широко и споро, перелетая огненными драконами с одной стороны костра на другую.

Темнота испуганно отпрыгнула и затаенно притаилась за деревьями, и в густоте кустарников за спинами мощных валунов, что окружали место, где сейчас полыхал костер, нашли себе укрытие самые упорные и настойчивые слуги тьмы. И когда человек уже повеселевшим, но все еще настороженным взором озирал ближайшие окрестности, то от его глаз не ускользнула картина борьбы света и тьмы, что происходила на границе тыльной и лицевой сторон камней. Извиваясь и выбрасывая черные щупальца теней, ночная нежить пыталась отвоевать утерянные позиции, но обожженная и ослепленная светом испуганно отскакивала и пряталась за спиной у каменного богатыря, что бесстрастно взирал на эту баталию. Чем ярче и сильнее разгоралось пламя, тем все слабее и слабее становилось попытки и никчемные потуги восстановить свое превосходство.

Пламя костра гудело, извивалось в огненной пляске. Влага, что еще сохранилась в, казалось бы, уже высохших до звона ветвях деревьев, вскипала от соприкосновения со вселенским жаром и с треском разрывала волокна деревьев, взметая ввысь мириады искр, что наперегонки устремлялись в темноту неба.

Уже никуда не торопясь, медленно и степенно, подчинившись ритму леса, что неслышным, но повелительным камертоном настраивает душу и тело человека на единственно верную вибрацию спокойствия, в этом умиротворенном состоянии приступил к привычной процедуре. Руки отработанным движением, проделав множество раз пройденный маршрут, без мыслительной поддержки ментала безошибочно нащупали дужку котелка, что стоял в укромной нише недалеко от кострища. Верный помощник и сотоварищ отшельника, участник всех его скитаний и путешествий уже хранил внутри своих закопченных боков запасы живительной влаги, что еще днем была зачерпнута в лесном говорливом ручейке, что брал свое начало из просевших и посеревших снежных сугробов. Да, участник незапланированного ночного бдения в данный момент в этом уединенном месте по ряду множества обстоятельств жил отшельнической, уединенной жизнью, отказавшись от общения с внешним миром. Далее в повествовании этот один и тот же человек в зависимости от причуд и настроения автора будет называться, а иногда кажется, что и шутливо обзываться различными новыми именами. Итак, отшельник, вот вам котелок в руку, действуйте!

Подхваченный крепкой рукой котелок какое-то недолгое время покачивал в раздумье своими закопченными боками, как бы устраиваясь поудобнее на палке, что была перекинута через горящий костер, а затем, преисполнившись чувством собственной значимости, приступил к священнодействию преобразования холодной и такой кажущейся мертвой воды в бурлящую и обжигающую своей силой и энергией живую воду, что может опять наполнить жаром жизни уставшее и озябшее тело. Пузырьки воздуха, доселе невидимые в толще воды, что плескалась внутри котелка, появлялись как бы неоткуда, какое-то время в раздумье задерживаясь на неуклонно раскаляющемся днище этого волшебного горнила, рядом с такими же как они серебристыми шариками, покачивающими своими округлыми головенками. И вот уже по неслышной команде один за другим стали устремляться из глубин вверх, пробуравливая своими упрямыми лобиками нестерпимо обжигающую массу, и вот уже неудержимый поток пузырьков, прорвав толщу воды, вздыбил верхний слой, и буруны кипятка свились в жгуты и закрутились в веселом водовороте.

Языки костра перестали так жадно лизать закопченное днище, потому что котелок был плавно перемещен на самый край палки, переброшенной над огненной бездной. Чубастые буруны кипятка тотчас упали, и над поверхностью раскаленной лагуны появилась рука, и из нее как из рога изобилия посыпался дождь из крупиц ароматной чайной заварки, каждая частица которой перед тем, как попасть в жаркие объятия кипятка, в своем непродолжительном полете, как мотылек-однодневка, вбирала энергию солнца, что косматым протуберанцем вздыбливалось из разверстого жерла костра, и падала в огненную преисподнюю в момент своей смерти – возрождения в мгновение обжигающего страдания, отдавали все свои целебные и чудотворные силы, что были накоплены и сохранены растением в краткий миг своего существования, для того чтобы принять участие в этой чудесной мистерии.

Исполнив предначертанное им предназначение, чаинки через небольшой промежуток времени медленно и торжественно, кружась, покачиваясь в прощальном вальсе, стали опускаться на дно.

Коричнево-золотистая чайная влага источала терпко-пряный аромат, который волной будоражащих запахов достиг рецепторов обостренного обоняния, что все еще напряженно вынюхивали среди множества запахов вокруг те, что несут опасность. Все то, что было связано с восприятием этого запаха, несло в себе сигнал к умиротворению, спокойствию и отдыху, заслуженному после тяжелых переходов по тайге, и поэтому, еще не отведав чая, его почитатель уже ощутил в себе всю гамму этих превосходных чувств. Наконец-то наступил этот долгожданный момент священнодействия. Каким и было на самом деле вроде бы обыкновенное питие одного из множеств напитков, что нам приходится потреблять в нашей жизни. Культуры Китая и Японии знают толк во вкушении чая, эта традиция имеет под собой глубокие многовековые корни, являясь неотъемлемой частью восточной философии.

Сполохи ослепительно сверкающего огня от весело распластанного костра заливали мерцающим и каким-то живым светом ближайший круг отвоеванной у мрака территории. Человек даже ощущал его дружеское прикосновение. Иногда это были крепкие объятья, когда эта ненасытная топка была полна пищи для красного зверя, и он ворча и ворочаясь с треском перемалывал кости поверженных трупов деревьев, или легкое дружеское похлопывание, когда зверь уже насытился и его вздыбленная искристо волнующаяся шерсть опадала, и он, как любой насытившийся хищник, начинал игриво зацеплять когтистой лапой находящиеся рядом с ним предметы.