Владимир Власов - Чудо света

Однако после этого сражения еще долго в экспедиционном корпусе ходили слухи о случившемся на поле боя. Многие участники похода твердили о дурной примете и о несчастье, которое может постигнуть итальянскую армию.

Несколькими годами позже ветераны эфиопской войны опять увидели это явление, повторившееся уже в Северной Африке. На этот раз малочисленный немецкий корпус с остатками разгромленной итальянской армии, избрав тактику безрезервных боёв, (как говорил фельдмаршал Роммель: "Das Werk auf eine Katastrophe hinbauen"), отчаянно ввязался в битву, "построенную в расчете на катастрофу", с превосходящими силами англичан, подошедшими из Египта. И опять на поле боя итальянцы увидели за позициями англичан мираж большого таинственного города. Но это не были ни Каир, ни Александрия. Это опять была Фата Моргана. И сразу же перед наступающими германскими частями возник смерч, который двигался вместе с ними за бегущими англичанами.

– Chi va la? Chi va la? Кто это там? – кричали танцующие итальянские солдаты, увлекаемые наступлением, показывая немцам, сидящим на танках, в сторону этого загадочного явления.

Те же, упоённые успехом, блаженно жмурились, взирая на смерч, и радостно шутили:

– Das ist unser Furst von Vogelfrei! Это наш принц Фогельфрай.

– Il principe Messo Fuori Legge? – восклицали удивленно итальянцы, ничего не понимая.

– Ja, ja, – смеялись немцы, – это наш танцующий бог, который ведет нас к победе. О котором еще говорил Заратустра. Бог легкий, машущий крыльями, готовый лететь, манящий всех птиц, проворный, любящий прыжки и вперёд, и в сторону – через города и страны. Он то здесь, то там, в динамическом фокусе все европейского присутствия, заманивая противника, скажем, в местечко Верхний Эндагин и, спустя мгновение, нанося удар из, скажем, Генуи, а главное, он никогда не задерживается на месте, гонит себя со всякого рода насиженности, чтобы сохранять форму и защищаться от головной боли

– Но почему всегда он появляется с нашей феей Фата Морганой, этой жестокой волшебницей, живущей на дне озера, которая часто в Мессинском проливе между Калабрией и Сицилией увлекает за собой на дно бедных рыбаков? – вопрошали итальянцы.

– Да потому, наверное, чтобы покрасоваться перед ней, подразнить ее, – усмехались немецкие танкисты, – ведь на то он и такой бог веселый и танцующий, презирающий любые опасности. Его бесшабашный характер подобен наполеоновскому озорству: "On s'engage, et puis on voit" (Сначала ввязываешься, а там видно будет), ведь его основное правило: "Ни одна вещь не удается, если в ней не принимает участие задор". А здесь, где "quarante siecles vous regardent du haut de ces pyramides" (сорок веков взирают на вас с высоты пирамид), он в восторге танцует перед несметными полчищами англичан.

Так было записано в мемуарах одного очевидца.

Наткнувшись на этот документ, я тут же приступил к основательной исследовательской работе, страстно желая отыскать следы принца Фогельфрая на полях сражений в разные времена. В ХХ-ом веке я больше не встречал подобных свидетельств, но это еще ничего не означало, потому что, должен признаться, в наше-то время ни у кого, ни до чего не доходят руки, а не потому, что все стали невнимательными. Кто-то, возможно, и видел его, но поленился записать, кого-то убило, а кому-то было наплевать, кто там танцует на поле перед врагами, тем более, если через пару минут они могут намотать на штык его кишки.

Однако уже в девятнадцатом веке я наткнулся на записи французского лейтенанта армии Бонапарта, в которых он описывал шевалье, танцующего перед кирасирами, которые преследовали армию Барклая де Толли, русского генерала, предпочитавшего тактику "reculer pour mieux sauter" (отступления для лучшего прыжка). Далее в английской хронике я обнаружил меморандум, свидетельствующий о якобы странном танцующем джентльмене, появившемся перед кромвельскими ironsides, которые, распевая псалмы под свирепыми атаками кавалеров, показывали свое фатальное превосходство.

Чем дальше я исследовал эту проблему, тем больше у меня копилось материала об этом танцующем воине, повергавшем всех в изумление. Одни утверждали, что это закалённый бедами и победами дух, для которого покорение, авантюра, опасность и даже боль стали потребностью. Другие убеждали, что это невидимый гений, появляющийся там, где изможденный страдалец берет жизнь под свою протекцию. Третьи доказывали, что это вечный скиталец из тех, ушедших в мир иной на поле битвы, скиталец, который не до конца насытился своим озорством духа. И все они, наверное, по-своему были правы.

Мне также захотелось узнать, в самом ли деле он вечный скиталец, как утверждали некоторые историки прошлого, и я все глубже и глубже погружался в свои исследования. Театр его военных действий охватывал уже тысячелетия. Я встречал его в анналах истории Древнего Рима и Древней Греции. Он выступал впереди римских легионов Юлия Цезаря во время походов в Галлию. Его следы замечали бойцы фаланг Александра Македонского, громившие персов в Центральной Азии. Даже евреи, отвоевывая страну обетованную, видели его и дали ему свое имя. И как я был поражен, обнаружив его присутствие на поле битвы, описанной в "Махабхарате". И вот тогда я понял, что родился он тогда, когда мужчина взял в руки оружие, когда он стал вольным и свободным, когда рухнул матриархат, и женщина стала зависимой от мужчины.

Сделав такое открытие, я подумал: "Так вот какая штучка этот самый принц Фогельфрай, которого с таким пафосом воспевал Ницше". И мне сразу же стали понятны некоторые действия фей, описанные в сказках.

Я, наконец-то, догадался, почему все феи помогают женщинам, и некоторые из них творят зло только мужчинам. Постигнув это, я сделал еще одно открытие. Передо мной вдруг прояснился смысл слов учителя о том, что в зрелом возрасте и при созревшем разуме человеком овладевает чувство, что его отец не имел права дать ему жизнь. Я, наконец-то, понял, что он имел в виду, произнося эти слова. Не знаю, но, может быть, подсознательно он высказал то, что втайне смущает каждого мужчину, а именно тот стиль жизни, который им, как лидером общества, навязывается всему человечеству.

Итак, с принцем Фогельфраем мне стало все понятно, он олицетворял для меня как бы историю всего нашего патриархата, опрокинутого в глубь тысячелетий, густо замешанного на крови войн. Позднее он сам мне признался по секрету, что никогда не расстанется со своим оружием, потому что если он это сделает, то вмиг маятник истории человечества качнётся в сторону матриархата. И мне сразу же стало понятно поведение политиков всего мира, которые на словах ратуют за разоружение, а сами втихушку продолжают вооружаться и совершенствовать свое оружие. (По идее-то, приглядитесь к их политике, под разоружение подпадают только устаревшие образцы оружия). Уяснив это для себя, я тут же приступил к изучению вопроса: а чем грозит для нас, всех мужчин, наступление матриархата на земле, и вот тогда начались все мои неприятности.