Татьяна Щербина - Антропологические путешествия

От некоторых традиций нынешние государства и хотели бы избавиться, но не получается. В Индии кастовость действует вопреки законам, от непременных пинков «низшему» до убийств собственных детей, если у них случилась любовь с представителем низшей касты. Так что традиции – это далеко не всегда идиллические картинки.

«Локал» – это пространство «своих», с ясной, хоть и не проведенной границей: квартал, деревня, поселок, маленький городок. В 1990-е я жила в Париже именно в такой атмосфере: во всех близлежащих лавочках, киосках, кафе тебя узнавали, спрашивали «вам, как обычно?» и «как дела?», теперь их все больше теснят grandes surfaces, как это называют по-французски – буквально «большие поверхности». «Локал» персонализирован и уютен, в нем занавесочки, безделушки, цветочки. «Глобал» – функционален, строг, обезличен, прозрачен, стандартизирован и все больше виртуален: заказы всего на свете через интернет, вавилонское столпотворение соцсетей и больших городов.

Рассмотреть планету, на которой живешь – стало, пожалуй, одним из самых важных занятий. Я много раз ловила себя на том, что умозрительные представления о странах и культурах ломаются, когда там оказываешься, а далекая история, которую учил, становится актуальным переживанием.

Поскольку я исповедую субъективный реализм, то и путник у меня тоже – знакомый. Это человек, у которого картинка запечатляется лучше цифры, его открытия происходят в джунглях поселений, а не в дебрях схоластики. Путник никогда не был талмудистом и начетчиком. Он любит ром, звезды, его любимые картины – это подробные разноцветные карты, гиды Michelin, он мореплаватель и автолюбитель. Он – Колумб, который открывает америки для себя, потому что это раньше человечество жило по частям, и белые люди ничего не знали о красных, а желтые – о черных. Теперь мы собрались, и каждый сам по себе и сам для себя ищет пути. Мой знакомый путник искал их в симбиозе книг и секса, а теперь – в туристических агентствах. Настала эпоха великих географических открытий на новом этапе.

Разумеется, у путника нет семьи. Кто ж таскает по штормам жену и детей! В отличие от sedantaire, путник осваивает землю не последовательно – от египетских предков через греческих, латинских, израильских к галльским, кельтским и русским, например. Путник нетерпелив, он не может ждать, пока века сделают свое дело. А может, ему просто не достает внутреннего зрения разглядеть в своих генах пирамиду, ядовитую змею, средневековый замок и наскальные иероглифы. Ему нужна картинка, но не кино, снятое чужим дядей, а индивидуально подзорная труба, передающая вкус и запах. Он, собственно, в этом чужом – экзотике – ищет себя, и так прихотливо выискивает, совершенно не интересуясь веткой сакуры, но живо откликаясь на болтовню жако в баобабьих рощах.

Я тоже путник, но другой. Меня тянет к козлам и верблюдам, к готическим городам и Атлантическому океану. Но путник всё равно лучше понимает путника, чем радетеля коллективного разума. Причем, это с детства. У нас были пятерки по географии, а они непонятно из чего извлекали квадратные корни.

На острове Хайнань отдыхают китайцы и русские – больше никого. Ужас оказаться в непроницаемом мире иероглифов и речи, в которой не можешь опознать ни звука, на месте сменяется ужасом чужого русского. Меню на русском – везде, надписи – по-русски, на некоторых магазинах – только по-русски, даже без китайского названия, по отелям порхают русскоговорящие гиды, а в городе Санья, здешнем центре, китайцы, если и знают какие иностранные слова, то русские, но произношение, правописание и шрифт – китайские. Да, даже шрифт – везде один и тот же, специфический, с китайским акцентом. Написанное понятно, но понятно и то, что писавшие не понимали, что пишут. Слова разрываются посередине, склеиваются, буква «р» и «л» взаимозаменяемы как в речи, так и на письме. В китайском звука «р» нет, на слух они его тоже не опознают, для них он неотличим от «л». Из гидов, учившихся в России, одни его просто произносят как л, другие, научившиеся диковинному звуку, путают: то говорят «кулица» (это и в меню часто встречается), то «хородно». «Р» вообще таинственная буква: у разных народов произносится по-разному, арабы и русские чаще всего не могут освоить французское грассирование, а русские дети родное «р» не выговаривают довольно долго.

В парке отеля возле маленького бассейна типа джакузи надпись: цилование рыбы . Смотришь – и впрямь, в бассейне этом плавает множество мелких рыбок. Рыбки не простые – они едят людей, за этим люди сюда и приходят: ложишься, а рыбки объедают с тебя омертвевший слой кожи, первым делом бросаясь на пятки. Если полежать часа два – пятки будут как у младенца.

У китайцев другое отношение к природе, чем у европейцев. Мы брезгуем компанией пауков и не смотрим в глаза смерти в обличье гадюки. А китайцы принимают все вызовы: в народности мяо, аборигенов острова Хайнань, дети любят играть со змеями: запускают змею в ноздрю и вынимают изо рта. А взрослые мяо изобрели противоядие от укуса самой ядовитой змеи – королевской кобры. Мне демонстрировали: девушка намазала руку противоядием, потом достала из террариума кобру и дала себя укусить. Конечно, возможно, что это и просто «антизмеин»: натертое снадобьем место кобра и не укусит. В Китае же не поймешь: здесь все – обман и подделка, и когда тебе что-то пытаются продать (а продать пытаются всё) – вытяжку из акульего жира, целебный чай или препарат из змеиного яда, то нахваливают свой товар одинаково: от артрита, холестерина, давления, цирроза печени, рака и инфаркта.

Раньше остров Хайнань был всекитайской тюрьмой, как у нас Сибирь. Только здесь, наоборот, это самый юг. Так что до недавних пор ничего тут не было, кроме джунглей, племен мяо и ли и Южно-Китайского моря. Остров кишел змеями, комарами и дикими обезьянами, но теперь никого не осталось: одних съели, других приспособили к цирковым представлениям, из третьих делают настойки, мази и порошки от всех недугов. И для похудения, само собой. Племена мяо и ли тоже пошли в дело: им построили фольклорную деревню, где они демонстрируют свои умения и самих себя. Девушки ли готовы отдаться любому туристу. Не по правде, конечно, а понарошку, для демонстрации своего традиционного уклада жизни. Дело в том, что девушке, когда ей исполняется 13, родители строят отдельный домик рядом с отчим, чтоб она могла там принимать юношей. Самая завидная невеста – беременная. Неважно, от кого, главное, чтоб были дети. Если невеста не беременна, может оказаться, что она или будущий муж бесплодны, а развестись нельзя: как только девушка выходит замуж, ее лицо и тело густо покрывают черными татуировками, чтоб изуродовать: на такую уже никто не позарится, а муж видел ее прежней, и этого достаточно, чтоб на всю жизнь запечатлеть ее еще не «зачеркнутый» образ.