Татьяна Щербина - Антропологические путешествия

Корни фикуса-бенжамина,

сосен, у которых полные шишки зубов,

противовампирных осинок,

дубов с падающими желудками

сплетаются под землей в корзину,

чтоб запихнуть в нее тучный шар

планеты – от слова планировать –

летающей по четвертому солнечному кольцу,

стянутой мускулами деревьев,

упрятанной за решетку

зелеными деревянными человечками.

Не спеленутая прутьями,

планета взрывается лавой

и посыпает голову пеплом,

плачет солеными цунами,

кровоточит нефтью,

пускает газы, портя воздух,

надышанный зелеными человечками

голых платанов, одетых с иголочки елок

и, конечно же, фикусов-бенжаминов.

А сапиенсы-вампиры,

белые, желтые, черные, красные,

в зависимости от места под солнцем,

но в основе белые, как все костяные твари,

пьют хоботками нефть, присосавшись

к ягодицам планеты, выпавшим из корсета,

сплетенного оливами Средиземного моря,

речными ивами и, конечно, фикусом-бенжамином,

на который я смотрю со своей террасы.

Лечу в Нью-Йорк, в самолете раздают въездные карточки, там есть пункт, что и на какую сумму ввозишь в США и не вывозишь обратно. Спрашиваю у стюарда: «Книги везу, писать?». – «Свои?» – «Да.» – «Не писать, они ничего не стоят.» – «Еще не свои везу в подарок.» – «Антикварные?» – «Нет.» «Современные ничего не стоят». Это у многих сидит в подкорке: современность ничего не стоит, все ценности – в прошлом. В Америке не так: сегодняшние интеллектуальные усилия – самое дорогое, они растят будущее, оно из них прорастает. Потому туда и уезжают интеллектуалы из России: здесь они – продавцы воздуха, там воздух – первое, во что надо инвестировать, потому что плоды – уже созданное – всегда можно тиражировать, а вот чем дышать сегодня и завтра… Заодно спрашиваю у стюарда: «А чего это вы на таких старых самолетах летаете?» – Где ж старый, – возмущается он. – Ну лет двадцать ему, говорю. – Угадали, – отвечает, но это еще не старый, видели бы вы на каких американцы летают! Ужас, какое старье! (Вот он, теряющий в цене антиквариат – старье). Так российского стюарда довели пропагандой до галлюцинаций: я летала по всей Америке на незнамо скольких самолетах – новехонькие, в одном, правда, возникли какие-то неполадки, так нас оттуда высадили, пришлось лететь составными рейсами: из Альбукерка (штат Нью-Мехико) в Бостон я добиралась на трех самолетах дольше, чем летела бы в Москву. Будучи наслышана про всякие возмещения в Америке морального ущерба на миллионы долларов, говорю своему издателю и переводчику Джиму Кейтсу, по чьему приглашению и летала в Штаты: «А нам за эту накладку золотые горы дадут?» – «Ничего, – отвечает, – только другой билет».

Бардак в Америке, надо сказать, заметный, но чтобы получать компенсации за мелкие неполадки (за время моего двухнедельного путешествия их было несколько), надо долго судиться, а сутяг, как у нас это раньше называлось, в Америке не любят. Потому что отсуженные ими миллионы выплачивают, в конце концов, миллионы налогоплательщиков, вскладчину. Социальная ответственность у американцев в крови, хотя еще век назад сознание американцев немногим отличалось от нашего. Энди, профессор университета, занимающийся фольклором индейцев, говорит мне, что первоначально расизм в Америке касался отнюдь не негров, а ирландцев. Сохранились карикатуры, на которых ирландцы изображались свиноподобными уродами. Они, на сегодняшний взгляд, точно такие же, как WASP (белые англо-саксонские протестанты), еще век назад казались людьми другой расы. Расизм возникал как неприятие эмигрантов, отличавшихся своими привычками. Можно представить себе культурный шок, когда в страну с 1870 по 1920 год приехало 30 миллионов эмигрантов. Негры тогда были просто рабами. И вот то, что теперь американцы избрали президентом темнокожего – победа, радость которой иностранцам (в том числе, большинству русских, живущих в Америке) не понять. Рабов удалось сделать свободными, а это процесс долгий.

Людей, живущих вне цивилизации – а в Африке слишком «всё дано» для простой жизни, жарко, еда круглый год растет и бегает, нет стимула развиваться – удалось в цивилизацию интегрировать. Много надо было приложить усилий. Варианта всегда два: отторгнуть или интегрировать. Отторгнуть – просто, это та же экваториальная или, напротив, полюсная (юрта, олени, трескучий мороз) простота: нам ничего не надо, чужие, пойдите прочь. Какова бы ни была нищета, «обезьянность» или «моржовость» жизни, сторонники отторжения стоят на двух принципах: 1) «не делайте волны», как в старом советском анекдоте, когда протягивают руку помощи провалившемуся в выгребную яму; 2) «а олени лучше».

Джим Кейтс плакал весь день, когда избрали Обаму. В юности он боролся за права чернокожего населения, и вот победа. Проблема ведь не в цвете кожи, а в отсутствии навыков жить свободным и самостоятельным. Преступность – она всегда там, где знают один ответ на всякий сложный вопрос: мочить. «Высшей математике» надо суметь научить, в том числе тех, кто говорит: «Не учите меня жить». В мой прошлый приезд в Америку в 1990 году улицы были заполонены бомжами в картонных коробках. Сейчас я их не видела. Мой старинный друг культуролог и философ Михаил Ямпольский, ныне – профессор Нью-Йоркского Университета, сказал: «Все-таки Америка – великая страна, что смогла избрать президентом человека, чьи предки еще совсем недавно были рабами». То есть, не в том величие, что избрала чернокожего, а что разницы не стало, хозяева переступили через свою психологию абсолютных властителей, бар и хозяев, рабы осознали, что мир состоит не из ненавистных хозяев, от которых никуда не деться, и товарищей по несчастью, а из свободных индивидуумов, среди которых много немощных, и если им не помогать, их не любить – они озвереют, и остальные озвереют в ответ. Так устроена жизнь. В России этого многие не понимают.

Политкорректность – это дисциплина, обучающая относиться ко всем как к самому себе. Сказать: «дебил» – это как бы существо другой породы, а «с ограниченными умственными способностями» – это такой же, как ты, но твои способности ограничены в одном, а у этого – в другом. Быть политкорректным – это не позволять себе считать других людей «псами», «козлами» и «грызунами». Это тоже психологическое усилие, которое с наскока не дается. А когда принимается, то исчезает понятие нормы. Нормы нет – только законы. Молодой гетеросексуальный белый стройный блондин и седой инвалид-гомосексуалист-индеец одинаково нормальны в американском восприятии. С индейцами, правда, особая история. Поскольку европейские завоеватели несколько веков назад отняли у них земли, государство по сей день выплачивает им компенсацию. В штате Нью-Мехико я наблюдала эту отдельную жизнь индейцев: они живут в резервациях, держат казино, что другим национальностям штата запрещено, весь доход – им самим, у них есть свое правительство, помимо общеамериканского, им разрешено торговать в Санта-Фе на центральной площади, и за места они постоянно дерутся, полицейским приходится быть начеку, могут поубивать друг друга. Называются индейцы политкорректно «nativе americans», урожденные американцы, и еще «независимая нация» – это самоназвание, тоже в ходу.