Хаким Булибеков - КИПЧАК В АНТАРКТИДЕ

Сын сочувственно говорит отцу: «Вот вы в дремучем времени жили. Поисковиков не было. Про секс ничего не знали. Даже не знали, где у женщин эрогенные зоны находятся». 00000

Отец и отвечает: «Да, сынок, боялись всё и всего подряд».

Незнание порождает страх. Моя первая женщина (все девчонки до нее были такими же дурёхами в этом деле, как и я) научила меня преодолевать его.

Только недолго длился наш роман. Как-то срочно пришлось уехать в Москву на стажировку в Долгопрудненскую станцию регистрации космических лучей. Учился там всему, что должно пригодиться, дабы не провалить зимовку. Заодно упаковал все необходимые для экспедиции материалы и аппаратуру по ящикам и промаркировал их для отправки на сухогруз.

Когда вернулся, то узнал: моя секс-наставница отбыла с мужем-офицером погранвойск оберегать рубежи необъятного СССР. Кто знает, но если бы тогда узнал ее новый адрес, то многих удивил бы и подвел. Прежде всего, себя…

Больше ни с документами, ни с Особым отделом проблем не было. Я был зачислен в Антарктическую экспедицию и с волнующим нетерпением ждал вызова…

Почему так поздно взялся описывать давно канувшие в Лету события? Почему не сделал этого раньше? Наверное, боялся: за правду, без которой писать скучновато, и пострадать можно. И не только самому. А когда появилась возможность высказываться без последствий, то вокруг начали разворачиваться такие события, что все прошлое показалось мелким и неинтересным.

Но Время не останавливалось, и стал замечать: «поколенье младое, незнакомое» несколько искаженно воспринимает и понимает прошлое.

Так называемая «аберрация времени» стала наблюдаться в виденье молодых людей, не присутствовавших тогда в силу объективных причин и не знающих о той жизни в силу субъективных. Даже сын, выросший на наших с женой воспоминаниях, живо интересующийся ими, кое-что путает и неточно воспроизводит детали семейной и общественной хроники.

В народе давно замечена корреляция видения большого от расстояния. Наверно, я прошел тот путь, с которого, как с пригорка, ясно просматривается вся долина прошлого. И то, что дальше, видится яснее и четче, чем окружающее меня.

Желание не потерять дорогое из памяти заставляло садиться за компьютер и фиксировать безвозвратно уходящее от нас, излагая события в той последовательности, как они происходили, иногда ненадолго забегая вперед или углубляясь в прошедшее.

Пригодится ли это молодому поколению? На этот вопрос, дорогой Читатель, ваш автор уже ответил в стихотворении «О судьбе», которое, как и все прочие, в Приложении к этой книге.

Тем не менее, долг – поделиться опытом нажитого – я выполнить обязан.

Если почти все, изложенное выше, можно как-то проверить и даже опровергнуть, то дальнейшее описание во многом будет настолько личностно-субъективное, что может быть принято и за фантазии автора.

Совершенно не знаю, как сейчас отправляют полярников на шестой континент, но во время моей одиссеи самолеты туда не летали, поезда не ходили. Переплавлялись на двух видах водно-морского транспорта. Личный состав экспедиции: руководство, ученые, вспомогательные службы; плыли, а по-морфлотовски – шли (по морским понятиям, плавают только экскременты) на «пассажирах» – туристических лайнерах. А приборы, аппаратура и сопутствующие материалы, упакованные в ящики и контейнеры, промаркированные каждым отправляющим, уходили на сухогрузах и ледоколах.

Я лично участвовал и в упаковке, и в маркировке, и в погрузке в Ленинградском порту на «Михаила Сомова» своего груза где-то в ноябре месяце.

Кстати, во время экспедиции этот трудяга застрял во льдах, а с нас, полярников в это время собирали по три рубля на памятник первооткрывателю Советских антарктических экспедиций Михаилу Сомову. Гарри Анатольевич Слесаренко, уже мной упомянутый, тогда пошутил: «А какому Сомову памятник: человеку или пароходу?»

Где-то в середине января, через семь месяцев после вопроса «Кто хочет в Антарктиду?» и за неделю до посадки на туристический лайнер «Эстония» (который выходил из незамерзающего порта Риги), я снова прилетел в Москву в Долгопрудненское отделение Физического института Академии наук СССР (ФИАН) в командировку от КазГУ с формулировкой: «с дальнейшим участием в Советской антарктической экспедиции». Это означало для меня, что в Алма-Ату я вернусь либо «со щитом», либо…

Но об этом даже боялся думать. Хотя надо было. Особенно раньше.

А потому на Долгопрудненской станции пытался урвать за два дня то, на что у приличных людей года уходят. Расспрашивал всех, кто там побывал (а до меня было уже в Антарктиду более пятнадцати «ходок»), с руководителями программы согласовывал, на что обратить особое внимание в предстоящей моей работе. Как показала зимовка, особенно ее первый месяц, – двух дней явно оказалось маловато…

Понравилось, что общались на равных. Хотя они, да и я сам, чувствовали разницу не только в возрасте, но и в научном статусе. Это располагало, и порой я не стеснялся задавать вопросы, выказывавшие мою низкую профпригодность. Ведь по образованию я был физик-лазерщик. А в обсерватории «Мирный» должен получать командировочные как инженер по стратосферному зондированию космических лучей.

А это, как всё еще говорят в Одессе, «две большие разницы».

Конечно, что-то читал, безусловно что-то расспрашивал про физику космических частиц и все связанное с этим. Даже проходил практику на алма-атинской станции. Но опыт, как и его отсутствие, – конфликт мешка и шила.

При виде моей квалификации, в глазах москвичей появлялось тусклое свечение безнадёги. Но деваться им было некуда. Как и мне. Не объяснять же про национально-финансовые проблемы Коломийца?

На Долгопрудненской станции я также забрал то, что не ушло с багажом. Среди прочей мелочевки был и калькулятор. Прибор по тем временам крайне дефицитный, хоть и нашего, советского производства. О нем шутили: ничего, что медленно считает, зато самый большой микрокалькулятор в мире.

В Алма-Ате этих счетных приборов еще не было. На полярной станции «Мирный», да, впрочем, и у всех, кто со мной был на корабле, тоже.

Когда расписывался в его получении, то и не подозревал, что приобретаю центр притяжения всех, кому надо быстро посчитать деньги. Или кому было лень их считать на бумаге в столбик.

А быть востребованным в условиях морского перехода и долгой зимовки – это как руки зимой в горах у костра погреть.

В заключение меня благословили на околонаучные подвиги и выдали командировочное (но теперь уже от московского ФИАН) в Ленинградский научно-исследовательский институт Арктики и Антарктики (НИИАА), который, надо отметить, планировал, финансировал и организовывал все эти экспедиции на оба полюса Земли.