Хаким Булибеков - КИПЧАК В АНТАРКТИДЕ

Я тогда еще не понимал, что положение командировочного давало мне некоторые привилегии на зимовке по сравнению с профессиональными полярниками, сиречь работниками института Арктики и Антарктики. Но об этом расскажу на станции, если дочитаете.

Перед самым вылетом в «колыбель революции» я должен был еще посетить инструктора ЦК КПСС не помню по каким вопросам.

Волею случая оказался в самом центре политического сердца СССР – здании ЦК. Говоря современным языком, я попал в самый главный сервер нашей тогдашней страны. Отсюда шли мегабиты приказов как в столицы республик, в областные центры, в поселки городского типа, так и до дальних аулов чабанов. После спущенных сверху директив страна подвергалась вначале встряске, потом усушке с утруской, а затем намечались новые рубежи.

Честно: чувствовал себя, как кролик в гостях у удава. Само здание, его интерьеры, охрана – все заставляло помнить, кто ты по сравнению с мировой революцией.

Был принят в небольшом кабинете, но за большой дубовой, как положено, дверью и с окнами во всю стену. За солидным двухтумбовым столом сидел седеющий дяденька в стандартной униформе аппаратчика. Он сразу же расписался в моем пропуске, выяснил, куда и зачем еду и быстро рассказал о том, как себя вести за границей и как отвечать на каверзные вопросы провокаторов, чтобы не подвести всю страну.

Затем я подписал бумаги, где сообщил, что лекцию усвоил и поклялся: Родине не изменю.

Последнее также надавило на мозоль самолюбия, как и незнание деканом моей фамилии.

Признаюсь, любил и люблю Советский Союз и никогда не собирался его бросать, а тем паче – предавать. Особенно его цели, пусть пока и неосуществимые.

Но в то же время в том кабинете я снова почувствовал себя разведчиком, но уже забрасываемым в самое логово врага. Вспомнилось пророчество Серика Аскарова.

Под конец получил брошюрку с незамысловатым названием «Сто вопросов и сто ответов советских граждан за рубежом».

В ней содержалось все то, что произнес инструктор. Он просто знал ее наизусть, как таблицу умножения. За ее обладание тоже пришлось расписаться.

Жаль, что не сохранилась та памятка растерявшемуся туристу. Тогда казалось: наш строй нерушимый, и такой «макулатуры» будут вагоны…

А сейчас было бы забавно почитать.

В ней, например, рекомендовалось уходить от вопроса о заработной плате, а «если провокатор настаивает, то следует ответить: „Я не знаю, какая моя зарплата в долларах, но за квадратный метр жилья мы платим полдоллара в месяц“. Как правило, этого аргумента достаточно, чтобы убедить враждебно настроенных к нам граждан в вашей социальной защищенности».

Дословность не гарантирую, но смысл текста и построение были такими.

И понятно, оклады советских инженеров были тогда сравнимы с оплатой дворника в капиталистических странах. Но защищенность на самом деле была. Тут даже к доктору не ходите. Бесплатное образование, здравоохранение и недорогое жилье позволяли тому же мидл классу безалаберно думать о будущем не только своем, но и детей. Сейчас эту роскошь – не беспокоиться о будущем – позволить себе могут только бичи.

Ну, да Бог с ним. Более серьезные бумаги пришлось подписывать с Ленинградским НИИАА, куда за ночь добрался из Москвы на экспрессе «Красная стрела».

Я сдал в Первый отдел института свой серый «серпастый и молоткастый» гражданский паспорт с гербом СССР, а получил взамен не менее «серпастый», но «краснокожий» паспорт моряка. Затем расписался в получении и выволок со склада этого института на место своей временной дислокации все необходимое на зимовке обмундирование.

Это были подбитые верблюжьей шерстью плотные куртка и штаны (КАЭшка – костюм антарктической экспедиции); кожаные куртка и штаны военного покроя (голифе); суконный, как у подводников, костюм; кальсоны шерстяные и хлопчатобумажные; две пары шерстяных и простых носков; нижнее белье; вязаные шапка-маска, шарф, перчатки; кожаная на меху шапка (как у трактористов); меховые рукавицы; валенки; кирзовые утепленные сапоги; темные очки и еще что-то. В общем, набивался казенный мешок высотой в метр, в один обхват шириной и весом килограммов в двадцать.

В комнате общежития, где остановился у однокашника по 56-й школе Олега Минеева, натянул на себя всю амуницию, только без нижнего белья. Сразу почувствовал себя тяжелым и неуклюжим. Наверное, так себя водолазы в скафандрах ощущают. Даже не представлял, как в этом можно долго ходить. Очень порадовали и удивили шерстяная шапка-маска (их в то время даже в кино не было) и накладной клапан капюшона. Когда его пристегиваешь к куртке, то он закрывает все лицо до глаз. Как потом узнал, он «слюнявчиком» на полярном сленге величался. Не знал я, как мне эта тряпочка в дульники (так сильный ветер называют) пригодится. Тогда же она мной воспринималась, как экзотический прибамбас…

За день до отправки всех отбывающих созвали на общее собрание. В актовом зале института, располагавшегося в бывшем дворце графа Юсупова, собралось человек сто. Многие пришли на него, уже одевшись в куртки каэшек и кожаные галифе, заправленные в «кирзуху». Благо, на дворе стояли морозы. Выглядели полярники на фоне царской лепнины, как революционеры в Зимнем.

Кстати, это подсказало мне, как облегчить личную кладь.

Собравшимся прочли текст временного трудового договора с НИИАА. После чего мы расписались каждый в своем. В нем указывалось, за какие нарушения ты можешь быть отчислен из экспедиции, и тогда все: проезд, проживание и кормежка – за твой счет. Кажется, там стояла цифра 4 тысячи рублей.

Сумма выше 2-х тысяч рублей уже тянула на уголовное преследование. Пьянка, драка, азартные игры на деньги, непослушание приказу начальника – вот тот неполный перечень «развлечений», за которые (за все скопом) на материке получишь ну максимум пятнадцать суток принудительных работ. А сейчас только за одно предоставлялась возможность срок значительно продлить. Минимум раз в двадцать.

Такая «перспектива» как-то напрягала. Это уже были не игры в разведчика. Так как знал: под «мухой» смогу многое, а вспомню не все, тут же дал себе зарок не пить.

Но, что до сих пор удивляет: держал его. Если и выпил, то два или три раза, когда знал, что спиртного мало. И «постился» почти год, пока не отхлебнул из банки с этикеткой «Манго», но уже на корабле «Башкирия». А это произойдет через год, когда буду возвращаться домой.

Заранее прошу читателя, терпеливо ждущего точной информации об этом путешествии, извинить меня. Все, что будет здесь изложено, так давно кануло в Лету (хочется использовать это красивое, несущее большой смысл, но несколько заштампованное слово), что мне самому порой трудно отличить, что происходило на «Эстонии», что – на «Башкирии».