Леонид Завальнюк - «Всё с вами, но не ваш». Избранное

Меня возили долго по стране.
Сначала так, потом – эвакуация.
И всё, с чем я обязан был свыкаться,
Так навсегда и приросло ко мне
И постепенно стало той страной,
Которую мы называем детством
И от которой никуда не деться
Ни в двадцать пять, ни в сорок с лишним лет.
Как бы во сне, ищу я лёгкий след,
Что лёг через огромную разлуку.
И прошлое протягивает руку,
И я иду.
Ночные города
Гудящими вокзалами встречают,
Улыбкой на улыбку отвечают.
Спасибо вам! Я помнил вас всегда.
Когда на прежнем жить не станет мочи
И я строке последнее отдам, –
Сойди, мой стих, посередине ночи
И поклонись далёким городам…
Меня возили долго по стране,
И так по дому я истосковался,
Что в каждой чужедальней стороне
Я всякий раз навеки оставался.
Я думал: вот земля, а вот река.
Мы с мачехой сажали бы картошку.
В чужом дому пожили бы пока,
А там и свой бы вырос понемножку.
Как хорошо!
И не моя вина,
Что где-то снова рушились заслоны,
Нас настигала грозная война,
И долго рокотали эшелоны.
О, на колёсах шаткие избушки,
Как с вами сжился и сдружился я!
Иной раз вижу, как идут теплушки,
И думаю: вот родина моя…
Ан нет, как сердцем ни мудри, она –
Всё то же небо, та же тишина,
Лес над оврагом и замшелый дол,
Забытый дом, дорога верстовая.
Но более всего – тот странный долг,
Что платим мы всю жизнь, не уставая.
О древняя приверженность к земле,
Слезами прокипевшая и кровью!
Где бы ни жил, – живу я в том селе
Всем существом своим,
Всей болью и любовью!

И это ты мне говоришь: «Мужайся!» –
Как мальчику, как сыну своему…
Мне так смешно.
Но ты не обижайся,
Я посмеюсь, а всё-таки пойму.
Ты судишь по себе. И неспроста
Меня тревожным взглядом обнимаешь.
Они и мы –
Ты сердцем понимаешь,
Что здесь навечно пролегла черта.
Так повелось: кого растила мать,
Излив всю меру ласки и вниманья,
Тот всякую любовь и пониманье,
Как должное, умеет принимать.
Им с детства столько верности дано,
Что их уже неверность не пугает.
Счастливые! Им детство помогает
В любом крушенье не идти на дно.
А мы с тобой…
«О мисс, не проходите!
Я расскажу, как жизнь моя горька!..»
Чего ж ты плачешь? Кто тебя обидел?
Обветренная тонкая рука,
Застиранная старая юбчонка…
Ты маленькая глупая девчонка.
Не надо так в смущении сутулиться.
Ты выросла в детдоме, я – на улице,
Я, если хочешь, даже подпою.
«Постойте, сэр!
О мисс, не проходите!
Я расскажу, как жизнь моя грустна.
Больная мама! Вы её спасите!
Она умрёт, когда придёт весна».

Не дай мне бог писать, как я писал.
Бумагу рвал, карандаши кусал,
Слезами вдохновенья заливался
И всё же никогда не добивался
Той сказочной свободы сочиненья,
Что может вдруг родить из сочлененья
Пустейших строк невиданное чудо,
Возникшее неведомо откуда,
Нелепое и чуждое на вид.
Оно сначала только удивит,
Потом потянет спрятанную нитку
И проведёт через любую пытку.
И станет жить.
И мёртвых оживит!

Далёко-далеко, где носят чуни,
Где юбки шьют из маскхалатов и мешков,
Где юноши и старики в кругу
Сидят и курят крепкую махорку,
Где сотню отдают за молока махотку, –
В краю войны и детства моего
Живёт та девочка.
Она меня не знает.
Она Толстого вечером читает.
Не ходит на гулянку,
Не поёт
И самогон со взрослыми не пьёт.
Она красива.
Чёрная коса
Чернее чёрной непроглядной ночи.
Огромные-огромные глаза…
Я сплю и бормочу про эти очи.
Я не влюблён. Мне слишком мало лет.
Я плохо кормлен, чтоб влюбляться рано.
Но на неё смотрю я как-то странно,
Как на прекрасный, призрачный балет.
В ней столько тихой грации, игры,
По-городскому кроткого кокетства,
Что так и тянет выйти за дворы
И, разбежавшись, выскочить из детства.
…Сто лет прошло!!!
За жизнью жизнь сменялась…
Ни тени сходства я не уловил.
Но по тому, как… шла,
Как засмеялась,
Я понял вдруг, что встреча состоялась,
И кинулся, и миг остановил.
Вечерний чай за полночь забредает.
Смотрю я на неё
И насмотреться не могу.
Вот скучно ей.
А вот она читает.
Вот туфли надевает на бегу.
Как просто всё!
Легко необычайно!
Как молодо!..
И что мне до того,
Что мы на свете встретились случайно
И что она не помнит ничего.

Мы боимся того, чем владеем не очень:
Наводнений,
Грозы,
Вдохновения, –
В общем,
Каждой штуки такой, за которой расчёт не стоит
И которая множество всяких конклюзий таит.
Мы боимся того, что нам в руки само не даётся,
Что над нашим умом и над нашей наукой смеётся.
Этот смех нас разит,
И тиранит,
И гложет!..
Ничего, ничего… Он нам выжить поможет.
Он нас выжжет, как пламя, от плесени дух очищая,
Выйдем мы, как огурчики, приступ смеха в груди ощущая.
Молодые, красивые и всесторонние,
Над собой хохоча, будем мы изощряться в иронии.
И, смеясь над собой,
Обретём ту великую смелость,
Что возводит в квадрат
Нашу жизнь,
И любовь,
И умелость!

У звёзд такое положенье –
Нельзя им отрываться от орбит.
Не потому, что это пониженье,
А потому, что сразу будет сбит
Порядок весь.
Вот взять – в созвездье Лиры
Исчезла бы звезда сатиры
(О юморе не говорим).
Какой бы вдруг поднялся тарарам!
Конферансье кричали бы:
– Горим!
И лирику б читали.
Стыд и срам!
Ведь недостаток – он боится смеха!
Заслышав смех, он прямо весь дрожит,
Закрыв глаза, в правление бежит
И говорит:
– Снимайте, недостоин!
Больница на замке! Клуб недостроен,
Нет в школе окон, в бане нет дверей!
Работа – это ж, братцы, не потеха.
Снимайте же, снимайте поскорей.
Я вынес всё, но я не вынес смеха!..
Ведь вот как просто всё,
Когда порядок есть, –
Когда горит в созвездье Лиры
Могучая звезда сатиры,
Искореняющая зло.
Должно быть, ей ужасно тяжело:
Подумать ведь – одна искореняет,
А остальные, так, футбол гоняют…
Что наша жизнь без славной той звезды,
Исполненной магического транса?
Ведь это – как швейцар без бороды,
Да хуже – как концерт без конферанса,
Где и про тёщу даже слова нет,
Не то что про соседей,
Будь им пусто!
Ну, в общем, – никакой борьбы за ясный свет,
А так, одно беззубое искусство!

Дитя мечты и природы,
Смотрит пророк сквозь годы.
Пристально смотрит сквозь годы,
Себя не щадя, сквозь годы.
И молит, чтоб свет его глаз
От грядущих небес отразился
И снова сюда возвратился
И отвёл от отчаянья нас.
Но
так как угол падения
Равен углу отражения,
А
расстоянья безмерные,
А
всякий взгляд – под углом,
То к людям, готовым отчаяться,
Свет его глаз возвращается,
Надеждами он возвращается,
Но где-то в месте ином.
И другим выпадает дорога,
И не нас осеняет свет.
И мы говорим:
– Пророка
В своём отечестве нет.