Брюс Фёдоров - «Z» Land, или Сон на охоте

– У кого есть ещё мнения по этому вопросу? – Филипп был настойчив. Пусть говорят что хотят. Пусть вывернутся до конца, скажут о самом сокровенном. Ныне в каждой душе все чувства спеклись в ощущение бесконечной боли. После того как страх за свою собственную жизнь несколько притупился, вернулись мысли о судьбе близких.

Разве не у каждого есть теплое местечко в сердце для самых дорогих существ? Разве тот же Глеб Долива не думает: «Как они там, мои златокудрые дочки-погодки?» А вот у той женщины, у которой был пятилетний Сашенька, что остался на руках у бабушки? Выжили они или их уже нет?

И я, Филипп Чистяков, недавно ещё гордый своей силой и профессионализмом командир пожарных спасателей, разве не говорю себе: «Если бы знать, что с ней, ставшей сразу любимой Иришей, моей надеждой на совместную счастливую жизнь? Зря сказал ей намедни обидные слова, приревновав к этому разгильдяю Кириллу. А теперь что же, неужто всё исчезло и нельзя ничего повернуть вспять? Не будет больше встречи, чтобы взглянуть в её светлые глаза и сказать: „Прости дурака“».

Или вот та девушка, которая сидит и боится смотреть на меня, может быть, тоже говорит себе: «Я тоже хороша, всё откладывала день, чтобы навестить хворую мать, квартиру её прибрать, стёкла вымыть, обед приготовить, тихо и душевно посидеть за чашкой чая и вспомнить задорное детство, а потом поклониться той, что вырастила меня в одиночку, и расцеловать морщинистые щёки и руки. Ведь можно это было сделать, душу свою украсить. Так нет же, как же удержаться от призывов подмигивающего неоновым оком ночного клуба? Там, в искусственной дымке, под всполохами световой гаммы, нежась в звуковых волнах чарующей музыки, кружатся и порхают беззаботные существа. Там весёлые и смеющиеся „мальчики“ и „девочки“, там распахнуты ворота в лаковую „жизнь“, протекающую на подушках шикарных автомобилей и быстроходных яхт под знойным средиземноморским солнцем. Там открываются „перспективы“ в страну вечного праздника, щедро сдобренные марихуановым флёром».

– Говорите, говорите, друзья, – повторял как заведённый Чистяков.

– Вот я, вот я, – пробравшись почти по головам из-за спин сомкнувшихся в полукруг людей, шаром выкатилась к огню странная женщина, своими формами похожая на большую переспелую тыкву. Волосы её были растрёпаны и пучками торчали в разные стороны; лицо с подпрыгивающими щеками сплошь покрыто цементной пылью с проторенными слезами дорожками. – Глаша я, Глаша – санитарка из городской больницы. Там, в городе, сын мой единственный Петенька. Один он там, сердечный. В город мне надо, к сыночку моему. В школу ему идти, десятиклассник он у меня. Ва-а-а, ва-а-а, – в голос завыла безутешная женщина.

…Бесхитростной сложилась жизнь у Глафиры, точь-в-точь как и она сама. Медсестрой стать получилось, само собой. Не то чтобы стремилась к этому и совсем не мечтала об этом, а так, произвольно всё сложилось. Работа оказалась не хуже других, правда, зарплата – не ахти, отсюда и необходимость перейти на полторы ставки. Тяжело, конечно. Хуже всего ночные смены, но ничего – втянулась. Даже понравилось. Лица людей мелькают, как в калейдоскопе, – у каждого своя история. Послушаешь чужие судьбы, и у самой на душе как бы легче становится. Бывают такие признания – не приведи господь.

Кому «утку» подсунуть, кому таблетки разложить, и самой перепадет что-нибудь от болезных. Шли годы, росли авторитет и уважение. Глафирой Ивановной стала, но лучше Глашей, если ласково. Научилась находить участливое слово, внушать надежду, а то и приструнить буяна-самодура. Не отказывалась кому пролежни обработать, а кому лобок выбрить. Главврач ценить начал за незлобивый и ровный характер, за безотказность к просьбам, ну если подменить кого или внеурочно выйти на работу, да и лечащие врачи стали доверять ей проводить первичный сбор анамнеза.

А с местными алкашами и синяками – «наркошами» – справлялась за раз. Кого в холодную воду головой, кому внешний массаж сердца и по щекам наотмашь, чтобы в чувство привести. Остальное «скорая» доделает. Там же в «больничке» завела, вернее сделала, себе ребёночка. Присмотрела симпатичного мужичка на выписке. Глазки сощурила, халатик на пуговку пониже расстегнула – поплыл обалдевший от открывшейся возможности удачливый ухажёр: «Вот это больница так больница: не только подлечили, но и на дорожку знатный подарочек выправили».

Цепким женским умом понимала Глафира, что впереди не ждут её тихие радости и безоблачное семейное счастье. Что делать, статью не вышла. Даже на дециметровых каблуках за планку в 160 см не зацепилась. Пухлые бёдра от талии дугу выгибают; груди прокисшим арбузом на раздутый живот наползают, ну и лицо, соответственно, как масленичный блин. Само собой – не Шэрон Стоун, но на разовую поклёвку любители всегда найдутся. Только бы не проворонить, не опоздать, пока ещё цветёт скоротечный 20-й год. А уж с любовью она как-нибудь управится. Не мужику же залётному её дарить, а родную, желанную кровиночку она всего обцелует, оближет и вырастит. Так с годами и вытянулся её Петенька в статного красивого парня девкам на загляденье. Так где же он сейчас, с кем, жив ли?

Странные шутки выкидывает природа. Кому даст душу хрустальную, так непременно уродством каким наградит, а вот чтобы в сочетании, на зависть людям и на радость этому миру, так пойди поищи.

Двоих вещей только боялась Глафира Ивановна Селезнева: заведующего хирургическим отделением, доктора медицинских наук Амосова Кирилла Георгиевича и домового из больничного стационара, по слухам обитавшего где-то между третьим и четвёртым этажами.

Первый – хирург от бога, неулыбчивый сухопарый человек, окружённый очередями на год вперёд, признавал исключительно единственный вариант отношения к делу подчинённого ему медицинского персонала – рабское подчинение и способность понимать движения его бровей. И поэтому, следуя оригинальной интерпретации кодекса Гиппократа, Глаша каждый раз безропотно лезла под хирургический стол и сидела там часами с судном в руках – не мог, не имел права старый врач приостановить сложнейшую операцию по малой нужде.

А домовой Гоша, в существование которого безоговорочно верил весь женский состав лечебного заведения, включая санитарок и дипломированных докторов, развлекался на свой манер. Не угоди ему, не поставь на ночь полкружки свежего молока, непременно высыплет таблетки в корзину или спрячет в дальний ящик самый нужный хирургический инструмент, который Глаша загодя заботливо разложила на приборном столике. А уж ежели в процедурной начинал выплясывать медицинский шкаф или сама по себе скрипела колёсиками «каталка», то непременно жди «тяжёлого» больного, которого примчит неотложная помощь. Вот такие дела. Спаси Бог…