Брюс Фёдоров - «Z» Land, или Сон на охоте

– Ты говори, договаривай, не стесняйся, – лишь глухо промолвил он.

– И скажу, всё скажу. Думаешь, нет? – вновь вскипел Глеб. – Я долго гнал от себя эту мысль просто потому, что не мог примириться с ней. Думаешь, мне легко всё это говорить? Я намеренно для себя отвергал твои намёки и «научные» заключения, потому что не мог найти в себе силы взглянуть правде в глаза. А сейчас не могу, а вернее, не хочу больше обманывать себя. Ты прав. Это никакое не землетрясение и не второй Тунгусский метеорит. Это ядерная война. А это значит – ужас без конца. Это значит, что нет ни только прошлого, но нет и будущего. По нашей стране нанесён массированный ядерный удар, и я теперь уверен, что и по нашему родному Нижнереченску тоже, так как город стоял в окружении военных баз и шахт для запуска ракет стратегического назначения. Теперь от города, в котором мы жили, остались одни руины, если остались. В этом сомнения нет, так как ударная волна вкупе со световым излучением распространились по огромной территории. В этом мы только что убедились, как только включили счётчики Гейгера.

– Что же ты опять молчишь? – тонкие губы Доливы, рассечённые шрамом от перенесённой в детстве «заячьей» болезни, скривились в презрительной ухмылке. – Ладно. Молчи себе на здоровье. Тогда я подведу черту сказанному. Наши семьи, дети, близкие – все превратились в прах или отпечатались «тенями» на каменных остовах разрушенных зданий. Кто выжил – корчится в агонии лучевого поражения. Больше никаких законов, норм морали и прочих порядков совместного цивилизационного проживания не существует. Сейчас главенствуют другие правила, и основное из них – выживает сильнейший. Любым способом, любым образом, как угодно. Ну что, нравится тебе такая картина? – как-то сразу Глеб почувствовал, что у него стало легче на душе, словно тяжёлый камень скатился с неё. Он открылся, сказал то, в чём был теперь глубоко убеждён. Теперь легче не только говорить, но и действовать.

Пафосное признание или вычурная откровенность могут произвести впечатление на слушателей. Так думал Глеб Долива, но так не думал Филипп Чистяков, который продолжал упорно хранить молчание. Более того, он повернулся спиной к своему строптивому другу и, взяв наугад одну из банок с тушенкой, теперь внимательно изучал её, с трудом разбирая мелкие буквы, которыми была напечатана стандартная этикетка, надёжно приклеенная к покатой боковой поверхности.

– А ведь если верить тексту, в этой тушенке должно быть приличное содержание говядины. Если это так, то это – весьма замечательно и может выручить нас. В говядине много белка, а он быстро восстанавливает силы, которые нам всем потребуются. Дело в том, что в условиях повышенного радиационного фона в организме быстро накапливается усталость, а заодно и апатия ко всему: к работе, к другим людям и даже к самому себе, – бывший начальник пожарной службы Нижнереченска не был расположен к длительному разговору с таким же бывшим главой коммунального городского хозяйства. Достаточно просторная кладовая неожиданно показалась ему узкой и тесной, а скопившийся в ней воздух смрадным и удушливым.

– Так ты мне ничего не ответишь? Презираешь меня? Так тебя я должен теперь понимать? – прошипел Долива. Ноги его согнулись в коленях, а сам он как бы сгруппировался в позицию, удобную для того, чтобы прыгнуть на спину стоявшего рядом с ним человека, которого он уже начинал презирать.

– Отчего же, отвечу, – Филипп медленно повернулся и равнодушно взглянул на своего друга. – Во-первых, прекрати истерить, во-вторых, собранные в этом месте продукты являются общественным достоянием, то есть принадлежат всем.

– А что в-третьих? – выдохнул Глеб. Его выпуклые и блестящие то ли от гнева, то ли от злости глаза утонули в синюшных кругах от выросшей на щеках двухдневной щетины. На верхней губе выступили крупные капли пота, а голова подрагивала почти так же, как это делает игуана в минуту опасности. – Что в-третьих?

– А в-третьих, – сухо усмехнулся Чистяков, – собирай в эту пустую коробку консервы, галеты, сок для детей и больных. Да и тушёнку не забудь. Люди, поди, заждались нас на своих кроватях. Дверь в кладовку надо закрутить толстой проволокой. Кстати, подходящий кусок валяется вон в том углу.

– Хорошо. Я сделаю, как ты велишь, но я вижу, что ты говоришь одно, а ведь думаешь обо мне, что я – сволочь, – горячечно вырвалось у Глеба.

– Поверь, что нет, – последовал короткий ответ, – но запомни: у человека всегда есть выбор, кем быть: или князем земным, или угодником божьим.

Когда Чистяков и Долива вошли в спальное помещение казармы, их встретила обстановка карстовой пещеры, которую облюбовало для проживания племя неандертальцев. Скорые осенние сумерки занавесили плотными «шторами» пыльные стёкла оконных проёмов. Не без труда пробравшись между в беспорядке сдвинутых железных остовов кроватей, новоявленные данайцы наконец оказались в дальнем углу комнаты, в котором сбилась в кучу плохо различимая людская группа, разместившаяся, как смогла, вокруг импровизированного ночника, сотворённого из железной коробки из-под патронов и нескольких чадящих промасленных фитилей, едва освещавших хотя бы метр вокруг себя. Для воссоздания картины первобытного сообщества не хватало лишь свисавших с потолка мерцающих сталактитов с капающей водой и разбросанных на полу обглоданных костей оленей и бурых медведей.

– Это куда же вы пропали? Ждём, ждём, а вас нет, – из темноты просунулась угловатая фигура Шака. – Надо что-то решать.

Сгрузив с рук тяжёлую коробку, Филипп и Глеб принялись раздавать по кругу принесённую провизию. Они наугад совали в тянущиеся к ним измождённые руки: кому банку тушёнки, кому пачку галет, а кому пакет с картофельными чипсами.

– Да вы успокойтесь. Всем достанется, – увещевал голодных людей Долива, отталкивая руки тех, которые выпрашивали очередную добавку. – Детей, детей давайте сюда. Вот, держите мармелад и бутылки с апельсиновым соком, – он погладил по головке Колю и маленькую Машеньку, которой не было, наверное, и шести лет.

Наступила тишина, нарушаемая лишь шуршанием разворачиваемой бумаги и чавкающими звуками жующих челюстей.

– Вот и славно. Вначале надо накормить людей, а уж потом разговоры разговаривать, – Чистяков с облегчением перевёл дыхание. – Как Женя? – спросил он.

– Ничего. Даже пару раз открыла глаза и губами пошевелила. Должно быть, спросить что-то хотела, но мы не разобрали. Мы ей регулярно меняем примочки на лице и руках. Пока что жива, слава богу, – раздался в ответ незнакомый женский голос.

– Откуда харч, мужики? – Генка Шак обернул к Глебу своё довольное лицо. Он только что закончил выгребать со дна жестяной банки остатки жира с мясом и потому чувствовал себя весьма комфортно. В его глазах плавали отсветы от горящих фитилей и делали похожим на сказочного василиска, только что закончившего вечернюю трапезу.