Алексей Уманский - Легко видеть

Нет, в его родной стране издевались не только над такими великими инженерами как Рамзин, Туполев, Королев, Лангемак, издевались и над такими, которые находились и в середине, и в самом низу инженерской иерархии. Издевались размером зарплаты, посылкой в колхоз на уборку урожая овощей, а затем на их переборку на овощных базах, где они гнили из-за ненадлежащего хранения. Уж это Михаил знал предметно по собственному опыту. Но достаточно быстро выяснилось, что подобный опыт имел каждый советский интеллигент, в какой бы сфере он ни трудился. Врачи знали, что хирургу академику Юдину ломали его творившие волшебные операции пальцы, что много раз сажали и высылали хирурга академика Войно-Ясенецкого. Биологи знали, как власть расчищала дорогу полуграмотному академику Лысенко, посадив и уморив голодом крупнейшего ученого академика Николая Ивановича Вавилова. Химики знали, что светило подобной величины в области химии Ипатьев остался во время командировки в США, поскольку руководство советской делегации пообещало за его «поведение», разобраться с ним после возвращения домой. Писатели могли сходу назвать десятки фамилий своих исчезнувших из их окружения коллег. И то же самое могли сказать о ситуации в своей среде деятели театра, кино, а также военные и всевозможные управленцы.

В каких странах, кроме «стран мира и социализма» происходило такое? Очевидно, что ни в одной, ибо о таких случаях советская пропаганда кричала бы и кричала. Но насчет подобного «у себя» был молчок.

Михаил постепенно переходил в сознании от частного к общему, прежде чем завершил свою оценку действительной системы советского социализма. В решающем факторе соревнования социальных формаций – в развитии производительных сил – вопреки прогнозу Маркса – Энгельса – Ленина социализм последовательно проигрывал якобы обреченному на скорую гибель капитализму. Эту картину не в силах были перечеркнуть даже такие выдающиеся советские достижения как запуск в космос спутников, космических кораблей с людьми и мягкая посадка автомата на Луну и возвращение его оттуда с лунным грунтом, неслыханной мощи водородные бомбы и самые большие в мире автономные подводные крейсера. Однако в скором времени в мире капитала в достатке оказывалось нечто подобное и плюс к этому имелось многое такое, чего не было или о чем даже слыхом не слыхали в советской стране. Сплошная автомобилизация, компьютеризация и видеомагнитофонизация всех слоев общества, не говоря об изобилии каких хочешь продуктов питания, одежды, обуви, бытовой техники – и даже каких не хочешь.

Михаил, конечно, радовался, когда Советскому Союзу удавалось в чем-то вырваться вперед – знай наших! – но в целом в пользу СССР ничто от этого не изменилось. С какой стороны на его практику и идеологию ни смотри, коммунизм не выглядел жизнеспособным без террора. Шаг влево, шаг вправо считается побег....

То была ранняя стадия его философского созревания. С одной стороны, он уже начал критически оценивать свой более или менее сложившийся под влиянием среды обитания менталитет, с другой стороны, приступил к радикальному освобождению сознания от лжи и заблуждений, которых придерживался прежде.

И ему уже делалось стыдно, что он живет в стране с ее нынешним устройством, но храбрости, которая требовалась для выступления против существующей системы, у него не было. Михаил знал, что посягни он на нее, система раздавит его в два счета. И не его одного, а всех, кто ему дорог и нужен. В этом он видел свой грех, но совершать безусловно опасное и одновременно совершенно бесполезное все равно не мог и не хотел.

Нельзя сказать, чтобы Михаилу хотелось вернуться в тот институт, из которого пять лет назад он ушел к Антипову – слишком уж хорошо он знал, как там ведутся дела, каким конъюнктурным изменениям в угоду сильным промышленным министерствам подвержена политика госкомитета, которому принадлежал институт. Вместе с тем, там уже не было того невыносимого заместителя директора Смирнова – Ачкасова, садиста и демагога, долго имевшего безграничную власть – его сменил на посту другой человек, внешне как будто более уравновешенный и заинтересованный в успехе дела. А главное, Люда Фатьянова собиралась оставить пост начальника отдела, который прежде возглавлял Михаил, с тем, чтобы в скором времени возглавить группу отделов по совершенно новой тематике и, стало быть, сделаться заместителем директора. Еще перед уходом к Антипову тогдашний директор Пахомов, сменивший Беланова – покровителя Ачкасова – сказал на прощанье, что если Михаил передумает, то в любой момент сможет вернуться обратно. И все-таки, не будь у него с Людочкой довольно странной, но нежной любви, с одной стороны, и ее особых приятельских отношений с директором Пахомовым, сложившихся во время их работы молодыми специалистами на агрегатном авиационном заводе, возможно, его возвращение в прежний институт так бы и не состоялось – так много народу в институтской верхушке воспротивилось этому. Во главе их был зам. директора по кадрам и режиму, который лично Михаила раньше не знал. Однако Люда, используя все доступные ей средства, добилась, чтобы её преемником стал именно он, Михаил Горский.

А началось все примерно за шесть лет до этих событий и притом со знакомства не с Людой Фатьяновой, а с Ниной Миловзоровой. Тогда, приехав в смежный информационный институт по общему делу, Михаил был встречен в нужном отделе молодой женщиной с добрым, открытым, хотя и немного грубоватым на вид лицом под пышной гривой волос цвета темного красного дерева и приятной крепкой фигурой. Он почувствовал по обращению Нины, что сразу понравился ей, и сам нашел ее симпатичной. Но само по себе первое знакомство не имело никаких последствий для них, пока примерно месяц спустя Михаил не столкнулся с Ниной на лестнице в своем институте, и она сказала, что теперь работает здесь. Время тогда шло к лету. Отношения же Михаила с Леной в тот период можно было назвать только временем полного взаимного охлаждения. Каждый из них вел свою жизнь как считал нужным почти без оглядки на другого. Но до разрыва еще не дошло. Михаил, однако, все-таки поинтересовался у Лены, пойдет ли она с ним в поход. Лена не захотела (это его не удивило), и тогда он сказал, что в таком случае он пойдет с другой женщиной. И этой другой женщиной опять-таки с радостью согласилась стать именно Нина. Казалось бы, все было ясно. Что еще можно подумать о женщине, которая уходит с мужчиной в поход только вдвоем на целый месяц, кроме того, что она готова стать его любовницей? И, тем не менее, казалось бы, вполне предопределенной близости не суждено было сбыться. По совершенно непонятным причинам (Михаилу казалось, что не только он, но и Нина их не понимает) она отказалась от сближения в их первую же походную ночь. Предприняв затем еще две попытки овладеть ею, не применяя грубой силы, он понял, что по доброй воле она не согласится, и пришел в состояние холодного бешенства и против нее, и против себя. На черта ему понадобилась охочая с виду женщина с таким комплексом? В этом следовало разобраться еще до похода, теперь же исправлять положение было поздно. На черта ей понадобился мужик, ради поездки с которым ей пришлось очень изобретательно обмануть мужа, а в итоге испортить отпуск не только Михаилу и своему мужу, но и себе? Кое-как справившись с гневом, Михаил решил на месяц смириться с дурацким положением, в котором оказался по собственной вине, но в отместку больше ничего не добиваться от женщины, которая в простоте своей даже не выглядела коварной. И в целом Михаил выдержал эту линию до конца. Лишь однажды он едва не нарушил данный себе зарок, глядя на Нину, которая в одном бикини улеглась на толстый ствол поваленного дерева, держа перед собой книгу. Он в деталях обдумал, как взять ее против воли, не допуская возможности сопротивления, и с большим трудом вернул себя к сознанию недопустимости той гнусности, которую всегда про себя принципиально отвергал. Он признался в этом Нине уже после возвращения в Москву, и тогда услышал от нее, что ближе к концу похода она уже была не против, но он ее уже больше не добивался. И лишь год спустя Михаил сумел догадаться, почему Небеса были против их связи, хотя они с Ниной оба как будто были к ней совершенно готовы. К этому времени они с Мариной полюбили друг друга, и именно Нина предоставила им для первых любовных встреч свой дом. Но это случилось потом. А всего через месяц после возвращения из похода, зайдя проведать Нину к ней в отдел, Михаил увидел там молодую золотоволосую женщину, живо напомнившую ему собственную маму с фотографии ее студенческих лет. Нина сказала, что это ее новая начальница отдела. – «Как она?» – спросил Михаил, не имея в виду ничего кроме оценки ее качеств в отношении подчиненных. – «Во!» – просто ответила Нина, подняв большой палец вверх. – «А как зовут?» – «Людмила Александровна». После нескольких мимолетных встреч они с Людой стали здороваться. И однажды после работы Михаил пошел проводить ее домой. Оказалось, она едет к сестре помогать чертить дипломный проект. Часть пути они прошли пешком, потом ехали в метро и снова шли, потому что хотелось спокойно говорить, а не толкаться в автобусах. А потом она предложила ему познакомиться с сестрой, и они поднялись в квартиру. Сестра оказалась не похожей на Люду ни внешне, ни по обаянию, ни, насколько успел узнать Михаил, по уму, хотя внешне была недурна, а бюст у нее порядком превосходил Людин. Появление Михаила она встретила с настороженностью и неприязнью. Михаил распросил ее о теме дипломного проектирования, тем более, что она училась в том же МВТУ, который кончили в разное время и Михаил, и Люда. Вскоре он распрощался и ушел, чтобы не мешать сестрам работать.