Алексей Уманский - Легко видеть

Однако именно в это время произошло еще одно обыкновенное советское чудо, благодаря которому Феодосьева снова автоматически вознесло на новую высоту, и для этого ему совсем не потребовалось демонстрировать феноменальные способности, которых, как оказалось, у него все же нет. Как программист-профессионал Валентин уже начал пускать пузыри.

Причиной воистину судьбоносного свершения в жизни Феодосьева явился очередной уход на другую работу – только на этот раз не Вальцова, а заместителя директора Максимова, который в то время курировал разработку и лингвистического, и программного обеспечения. Снова срочно решался вопрос, кого ставить на его место – своего или чужого? Чужой всегда представлялся котом в мешке, если раньше сам не был хорошим знакомым директора, в то время уже не Болденко, ставшего крупным чиновником в госкомитете, а Пестерева. А из своих в первом приближении подходил только Феодосьев, как единственный человек, по роду занятий знакомый с деятельностью всех отделов, для которых его отдел разрабатывал программное обеспечение. Выбор сделали в пользу своего. Так Валентина Феодосьева в возрасте чуть за тридцать назначили исполняющим обязанности заместителя директора. Пестерев не сомневался, что Феодосьев будет землю носом рыть, лишь бы закрепиться в должности, которая свалилась на него как снег на голову.

Несомненно, это событие потрясло Феодосьева до глубины души. Он узрел в этом хоть и запоздалое, но зато безусловное признание его заслуг и даже мистический знак, предопределяющий его карьерный прогресс после внезапного вывода его персоны на начальную номенклатурную орбиту. Он мог поклясться, что лучшего выбора не смог бы сделать никто. Это был для него Перст Судьбы. Михаил отнесся к появлению над собой нового, но уже знакомого заместителя директора с настороженным интересом. Все-таки он считал, что Валентин, став начальником, еще может остаться приличным человеком. Он даже хотел, чтобы вышло именно так.

У Феодосьева тоже имелись свои планы относительно Горского. Он сходу призвал Михаила к себе в советники, поскольку на первых порах был еще не в состоянии трезво и адекватно оценивать весь распахнувшийся перед ним горизонт. Но прежде чем давать советы по тематике работ, Михаил заметил, что новое положение обязывает Феодосьева к двум вещам. Во-первых, он должен будет срочно вступать в коммунистическую партию (в которую он раньше как будто принципиально вступать не собирался). Во-вторых, ему надо поторапливаться с подготовкой и защитой диссертации, над которой, судя по его словам, Валентин уже трудился несколько лет. Говоря все это, Михаил пристально следил за реакцией Феодосьев на его первые рекомендации. Тот без промедления кивнул головой. И приступил к их реализации тоже без промедления. Это уже был окончательный выбор. Как ответственный работник, он без очереди получил возможность сделаться кандидатом в члены КПСС (как он, наверное, жалел, что нельзя вступить в члены партии немедленно!). Кроме того, он срочно оформил соискательство кандидатской ученой степени в смежном институте, где был соответствующий и правомочный ученый совет. Дальше все пошло как по маслу. Он уже больше не бравировал рискованными либеральными высказываниями, не вспоминал о своих соображениях относительно рационального общественного переустройства. Этим мог баловаться еще не вполне созревший обладатель чересчур беспокойного ума, которому до всего есть дело – в том числе и до того, на что не следовало тратить ни мыслей, ни времени. Жизнь в состоянии изменять только те, в чьих руках оказывается власть. А взять в свои руки власть он мог, лишь выбросив глупости, в том числе благоглупости, из своей головы. Это Валентин решил бесповоротно, правда, полагая про себя, что никакого ухудшения в его существе из-за этого не произойдет. Напротив, перед ним открывалась перспектива стать еще более высокоразвитым интеллектуалом и интеллигентом, чем он был до сих пор.

Для Валентина почти сразу перестала существовать личная жизнь, настолько много времени он теперь проводил на работе, причем почти без всякого видимого смысла, поскольку все восемь часов официального рабочего дня он проводил в нескончаемых разговорах с Михаилом, силясь объяснить, насколько он образованнее и умнее своего подчиненного. В ход шли любые аргументы: – от его любимого офицерского (отец Валентина был подполковником) «ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак» до аналогий, не имеющих никакого отношения к рассматриваемому делу. Между этими крайностями новый зам. директора использовал якобы логические доказательства, основанные на ложных посылках, которые Михаилу не составляло труда изобличать. Все это было бы даже забавно, если бы не поглощало такой уймы времени. Но ведь не зря же Феодосьев с маниакальным упорством продолжал свои атаки, которые наверняка называл про себя «мозговым штурмом». И не из-за одного же только чудовищного честолюбия, жаждущего немедленного удовлетворения. Должно было скрываться за этим что-то еще. И Михаила, наконец, осенило – да этот тип нагнетал свой прессинг с вполне определенной целью! Раз Михаил однажды согласился написать книгу в «соавторстве» с директором Болденко – и в самом деле написал, а «соавтор» лишь обеспечил ее издание, то все можно будет повторить, только заказчиком будет он, Феодосьев, а продуктом труда Горского будет его, Феодосьева, диссертация и, может быть, книга от имени двух соавторов. В лучшем случае от обоих. А то и одного, понятно от какого. Феодосьев делал все, чтобы Горский поскорей догадался и сдался. Сдался на условиях шефа. То есть делал бы всю работу и не смел возникать вслух со своими идеями, оценками, суждениями. Он должен был строго воплощать идеи Феодосьев. Будьте уверены, он выдать идеи Горского за свои безусловно сумеет. Поэтому главное – так хорошо поставить Горского на место, чтобы он и не пикнуть никогда не посмел, будто это он написал диссертацию и книгу, а если даже и пикнет, чтобы никто ему не поверил. План можно было признать превосходным. Единственное, что пускало его под откос – так это издевательское нежелание Горского. Поэтому в наказание надо было пустить под откос Горского. В особенности сильно кулаки у Феодосьева зачесались после заседания научно-технического совета, на котором он докладывал о своих диссертационных намерениях, чтобы получить официальное одобрение. В состоявшейся дискуссии кто-то назвал Феодосьева практически готовым кандидатом. Соискатель после этих слов расплылся в улыбке как блин на сковородке. Но эта улыбка исчезла с его лица, когда заговорил Михаил. Он заметил, что неверно сравнивать Валентина Ивановича с готовым кандидатом. На самом деле знаний у него хватило бы на трех кандидатов (здесь Михаил не кривил душой, поскольку начитанность и памятливость были у него действительно большими), однако до сих пор он не выдвинул ни одной собственной оригинальной идеи, которая могла бы стать элементом научной новизны, которая согласно положению ВАК требуется от каждого диссертанта. А потому ему хотелось бы знать, что Феодосьев может сообщить о своих намерениях в этом аспекте? Валентин едва дождался, когда ему дадут заключительное слово. В нем он сразу откликнулся на обвинение в отсутствии какой-либо новизны, но предметно возразить Михаилу и указать, что его оригинальная идея состоит в том-то и том-то, не смог. Естественно, что он этого не забыл.