Федор Шилов - Таймер

Ещё у Женьки подёргивания. Тики какие-то. Иногда по мелочи: глаз или губа дёрнется. Почти незаметно. То вдруг пальцы судорогой сведёт – будто куриную лапу за жилы потянули. Иногда и сильнее – скрючится, словно в руках его кто-то скомкает и комок мятый обратно бросит. Это всё с его слов. Сам я не видел, бог миловал. Зрелище, должно быть, не из приятных.

В квартире бедно. Обои вспузырились, кое-где пластами от стен отслоились, местами совсем на пол сползли скрюченной буквой, вроде тех, что Женька изобретает, местами на добром слове держались, но и это доброе слово скоро зазвучит с новой интонацией. Для сна здесь раскладушка без белья, брезентовая, советских времен, ткань рваная, особенно там, где крепятся пружины. Для еды у хозяина одна тарелка и ложка – ест с колен. И пишет тоже на коленях. Стола нет. Зато есть телевизор и DVD-плеер. Дисков с фильмами и мультиками – до одури. И тетрадей тоже – море!

– Т-т-тетрави – моя горвость,– пояснил Женя, то подзаикиваясь, то напевно,– звук «д» (тут он зашёлся в отдельном речевом коротком замыкании, но всё-таки выговорил) моя особая проблема. Я его на «в» заменяю. Не пугайся.

Я не испугался. Не каждый день такое услышишь – интересно даже. Игра в шпионов, шифровка – как в детстве.

– Восемь лет вед-д-ду,– он не успел подменить звук и снова законвульсировал. Я ждал довольно терпеливо и всё же невзначай начинал подрагивать под столом ногой, когда видел его сведённые судорогой губы. После возвращения домой мне ещё несколько часов казалось, что отдельные мышцы мои стали жить самостоятельной жизнью и сокращаются, когда заблагорассудится.

Если коротко, Женька восемь лет ведёт наблюдения за собственной квартирой на исчезающем этаже. Следит за временем «побега» и временем возвращения, чертит графики, строит гипотезы, пытается выявить закономерности.

– Получается?

– Пока не оч-ч-чень,– звук «ч» он пропел. Звонко, по-птичьи, неожиданно мелодично.

Тетради Женька выбирает тщательно, с любовью. Это у него ритуал. В день получения пенсии купить себе новую тетрадь и диск с фильмом. Ну и еды, конечно. Если в его отсутствие этаж исчезнет, бдительный наблюдатель фиксирует приблизительное время и терпеливо ждёт на подоконнике часа, когда снова можно будет попасть в квартиру.

–Т-т-тетравь волжна быть т-т-такая, чт-т-тобы в ней писать хот-т-телось… И клетки чт-т-тобы крупные.

Одну такую, «в какой писать хотелось», я полистал. «Четверг, 13 ноября 2014 года 12:00—14:00, воскресенье, 23 ноября 2014 года, 18:00 – понедельник 24 ноября 2014 года, 09:00, пятница, 12 декабря 2014 года, 14:00—14:15». И так исписана вся-вся тетрадь, вплоть до обложки – внутри и снаружи. Да что там – вся-вся тетрадь! Все-все тетради так исписаны!

Почерк крупный, неровный, вымученный: с трудом Женьке даётся и письменная речь – видно сразу.

За час, что я пробыл в его квартире, паренёк выглядывал за дверь шесть раз – чаще, чем обычно.

– Я боюсь, ты уйти не успеешь. Исчезнет этаж, а мы с тобой останемся здесь вдвоём. Я чужаков не люблю, прости.

Может быть, сейчас я что-то присочиняю или утрирую. Но речь у этого парня особенная. И хобби занятное – следить за исчезающим этажом. Познакомлю-ка я его с одним своим приятелем, авось, что-то совместное придумают.

Сказано-сделано. Позвонил. Приятель обещал как-нибудь заехать.

В 95-й квартире живёт семья Огарёвых. Антон, Марина и двое разнополых детей-подростков. Оба на лето уехали в оздоровительный лагерь. Сначала Марина меня чаем поила, молчала всё больше. Потом её муж с работы вернулся, холодно поздоровались. Марина покормила мужа, мне тоже был предложен ужин. Я отказался.

– Заходите, если время будет. Чаю всегда налью, покормлю.– наверное это единственная фраза, которую я запомнил из всего нашего диалога. Неловкая какая-то встреча вышла.

А в 96-й мне не открыли. Ну и ладно. Не всех же за один день обходить!

* * *

Таня говорила уверенно и убеждённо. В бумажку заглядывала редко. Можно сказать, вообще не заглядывала. Так, иногда сделает паузу, пробормочет под нос: «Что я ещё хотела добавить?» Пробежит пальцем по листу и продолжит.

– Работать можно по-разному,– говорила Таня,– представьте, что вы катитесь в старой разваливающейся машине по ямам и колдобинам, и погода ужасная, и пассажир рядом с вами нудный, и радиоволна всё время убегает, а если уж и поймает песню, то самую вашу нелюбимую. Понравится вам такая поездка? Думаю, нет. Вот другая ситуация: вы мчите на шикарном авто по ровнёхонькой автостраде, рядом шикарный блондин или блондинка – кому кто больше нравится, вас ждёт отличный вечер с продолжением. Уже лучше, не так ли? А бывает ещё третий вариант: вроде и машина у вас старенькая, но добротная, крепкая, не подведёт, попутчик может попался болтливый, но истории у него весёлые, дорога не везде гладкая, зато без пробок, а погода переменчивая, но в целом ясная. Вот и работа может складываться по любому из этих сценариев. Кому какой ближе – решайте сами. Если что-то мешает вам, как прежде, наслаждаться любимой работой, подумайте, не произошло ли у вас эмоциональное выгорание.

Она перечислила некоторые признаки этого самого выгорания и способы профилактики.

– И, конечно, хобби. У каждого человека должно быть хобби. Не должно быть такого, чтобы человека ничто, кроме работы не увлекало. А если и работа опостылела? Это уже решительно никуда не годится. Позволяйте себе маленькие радости, даже иногда и на работе. Я вот брызги на халатах хирургов фотографирую, придумала себе такое развлечение,– Таня повела рукой в сторону выставленных на обозрение фотографий. Люди в зале завертели головами, снова заинтересовавшись сюрреалистическими сюжетами. Загудели, зашептались, стали показывать пальцами.

Таня ещё что-то говорила про хобби и выгорание. Наконец она поблагодарила за внимание и оставила кафедру.

После докладов был фуршет. Мы с удовольствием накинулись на тарталетки с салатом, кусочки куриного мяса на деревянных шпажках, на маленькие бутербродики, проткнутые зубочистками и крохотные пирожные и запивали всё это белым вином.

– Ну всё, твоя миссия выполнена, будем прощаться? – Таня с озорством заглянула мне в глаза. Наверное ждала, что я начну возражать. Но я не стал. Прощаться, значит, прощаться.– Не обидишься, если я не пойду тебя провожать?

– Не обижусь,– ответил я, хотя до конца не понимал: огорчён ли я предстоящей разлукой или мне всё равно? Надо ли меня провожать и оттягивать момент расставания или действительно лучше считать, что мы просто делали общее дело и разойтись тут, на пороге больницы?

– Тогда спасибо за сотрудничество! – Таня протянула мне руку, а я пожал её чуть крепче, чем надо: прежде мне не доводилось пожимать руки девушкам. От поцелуя я бы не отказался, но Таня уклонилась. Значит и правда всё закончилось? Ну а как иначе? Мы же не хотим, чтобы коварный план моей тётушки и Таниной мамы осуществился. Мы оба против сводничества и, кажется, ничего друг к другу не испытывали всё это время и не испытываем сейчас.