Федор Шилов - Таймер

– Ты никогда не видел нас вместе.

– Я слушал твои рассказы. Этого хватило. И ещё! Сколько раз ты улетал в моей квартире? Семь? Восемь?

– Наверное, да, семь-восемь…

– А с ней и одного не можешь. И без жилья остался я, а не она. Если бы судьба, то сейчас Вера сидела бы на твоей кухне и слушала, как работает слесарь.

– Вера не сломала бы мне замок.

– Зато может сломать тебе жизнь.

– Тебя послушать, так судьба мне остаться только с тобой!

– Я просто привожу аргументы. Исчезающий этаж – только яркая иллюстрация того, насколько тебе с Верой – не судьба. Можешь не приходить к ней в третий раз. Этаж не исчезнет, не жди. Есть другие двери, которые давно и плотно закрылись, и двери эти отрезали тебя и Таню от окружающего мира. Ваш с ней этаж исчез. Смотри не прохлопай удачу! Надо уметь вовремя схватить своё счастье и больше не упускать.

– Как ты?

– Как я,– он не обратил внимания на мою насмешку,– жизнь простая штука. А начнёшь закапываться в глубину, что-то важное на поверхности забросаешь землёй. Не копайся в ненужном барахле. Бросай Верку.

Я промолчал. Не брошу. Пока не брошу. Вера сама поставила условие. Если дверь откроется трижды, она уже не сможет меня удержать, я буду свободен, рассчитаюсь за помощь Тане. И не буду чувствовать себя виноватым. Всё честно. А если дверь не откроется? Всё усложнится. Но не стану пока размышлять об этом.

– Из каждого жизненного эпизода ты можешь забрать только то, что принадлежит тебе,– продолжил Мишка,– как грибы: чужие из леса не унесёшь, они спрячутся и дождутся кого-то другого. Но иногда,– он задумчиво прищурил глаза и покатал во рту серьгу на ножке,– люди приходят не для того, чтобы что-то унести. А наоборот, приносят что-то своё. Как курочка Ряба: снесла золотое яйцо, а дед с бабкой решили его уничтожить. Вот так и люди: принесут что-то новое, поначалу кажется, что это всё портит, а после новшество приживается и делает жизнь окружающих лучше. Но вообще ты меня не слушай, я тот ещё болтун.

Мы приняли работу у слесаря, я пожал Мишке руку, поводил рукой по слову «УБИРАЙСЯ», будто по надписи брайлем, прошёлся до четвёртого этажа, проверил, не вернулся ли? Не вернулся. Может, к людям с пятого заглянуть? Поспрашивать, почему они так безразлично относятся к полётам соседей снизу? М-да, Таня такого не одобрит.

– Вы тоже в 94-ю? – Молодой парень с загорелым лицом в подвёрнутых шортах цвета хаки, длинной белой майке и тоннелями в ушах поднимался мне навстречу. Кожа рук его была покрыта татуировками так густо, что создавалось впечатление будто под майкой он носит лёгкий джемпер с цветным рисунком. Зубы – крупные и жёлтые – тоже казались опалёнными солнцем. Наверное, очередной тусовщик. Поздно, клуб улетел без тебя. Или – рано: клуб ещё не вернулся.

Я ответил на его вопрос кивком. Парень поставил ногу на ступеньку, чуть наклонился вперёд и поправил подворот шортов тем движением, каким дамы в прежние века подтягивали чулки.

– Вам не кажется, что в последнее время здесь стало дороговато?

– Дороговато? – Я не понял, о чём речь. Пожав плечами, я пошёл вниз по лестнице. Парень осмотрел дверь: нет, не 94-я квартира.

Почему-то мне стало обидно за Мишку: дороговато… Человек вам хату в полное распоряжение предоставляет, а взамен всего-то и просит немного еды, шмоток и мелочи из ваших карманов. Неблагодарные.

* * *

Этаж отсутствовал шесть дней. За это время Миша успел поносить все мои вещи, включая нижнее бельё, разбить некоторое количество посуды и опустошить холодильник, вернув ему практически заводскую первозданность, во всяком случае по части внутренней пустоты. Помимо припасов, которыми снабжал его я, он подъел остатки варенья из нескольких банок (наличие плесени его не смутило), а также изрядно засахаренный мёд, хранившийся с незапамятных времён. Из морозилки исчезли пельмени, овощная заморозка и кусковой лёд для коктейлей. Я не уверен, но мне показалось – в банке тёмного стекла с надписью «Наружное», принадлежавшей то ли хозяйке, то ли прежним квартирантам, и прятавшейся в самой глубине холодильника, серого месива стало меньше примерно на треть. Была ли это мазь или маска для лица – не хочу даже думать об этом.

Линолеум в коридоре оказался обрызган зелёнкой. Я и сам толком не знал, где в этой квартире хранится въедливая изумрудная жидкость. И почему гости всегда быстрее хозяев обнаруживают всё хрупкое и пачкающееся?

Справедливости ради отмечу, что вещи после носки – стиранные вручную – висели на верёвке в ванной. Уцелевшая посуда – мытая и блестящая – покоилась в сушилке. В комнате прибрано и даже пятна в коридоре, насколько это было возможно – обесцвечены.

– Спасибо, что приютил,– Мишка на прощание обнял меня,– и прости, если что не так…

Он обвёл пространство рукой.

– Мелочи жизни,– зелёнка на полу в чужой квартире – почему это должно меня волновать?

– Кстати, последнюю ночь я спал в полнейшей тишине. Это кайф,– он довольно потянулся.

Мишка ушёл к себе, а я направился к Женьке. Он открыл мне дверь. Фланелевая пижама и зарёванные глаза делали его похожим на случайно перемахнувшего несколько десятилетий ребёнка. Пижама эта – вытертая и лишённая пары пуговиц – казалась именно увеличенной, пережившей Женькино детство, а не сшитой для взрослого. Полукруглый карманчик с кошачьей мордой вот-вот готов был отвалиться.

– Ты? Ты? – Женька задрожал и разревелся.– Ты зачем пришёл? Зачем ты пришёл, я спрашиваю!

Я был удивлён нелюбезным приёмом, огляделся по сторонам. Звонкие слова и отрывистые всхлипы разбегались прыткими шариками вверх и вниз по лестнице. Мне совершенно не хотелось, чтобы соседи вылезли посмотреть на истерику великовозрастного мальчонки во фланельке.

Я втиснул его в коридор, он опустился на корточки, рыдать при этом не перестал.

Пол в коридоре и комнате был устлан обрывками тетрадей. Тех самых «тетравей», которые были так дороги нездоровому исследователю и которые так нужны были мне сейчас. Все Женькины наблюдения оказались изорванными в клочья. Некоторые листы просто поделены надвое, другие – измельчены почище, чем это мог бы сделать шредер.

– Что ж ты наделал-то, Женёк? – я опешил.

– Это не я,– он зло заблестел на меня заплаканными глазами,– это ты наделал!

– Этажа шесть дней не было, это не я,– почему-то я стал оправдываться.

– Ты под-д-дослал ко мне этого…– волнение превратило его в одно сплошное заикание: язык, губы, пальцы, руки и ноги некоторое время конвульсировали. Я, признаться, здорово перепугался.– Т-ты повослал ко мне своего з-з-знакомого… Он т-т-тут вынюхивал, выспрашивал… А эт-т-то т-т-только моё исслевование! С-с-слышишь, моё т-т-только! Ты превал меня! Превал…