Владимир Горбунов - Не дрейфь, борода!

– Ну и?

– Сразу находил. Я и потом его так подзывал. Ночью. Чтоб спать вместе.

– А мать?

– Ругалась, когда утром заставала.

– Ну, как знаешь, – сказал Филя, – только, по мне, два кусочка колбасы – вернее.

Он скептически посмотрел на колли, которая при слове «колбаса» прижала уши и подхалимски закрутила хвостом.

– Собаки, – возразил Вадик, – своих помнят всю жизнь без всякой колбасы.

Нужную дачу нашли быстро. На калитке висел тяжелый замок. Сквозь штакетины виднелись грядки, пухлые, словно взбитые перины. То там, то сям на них проклевывались изумрудные луковые стрелки и чахлые стебельки желтых нарциссов. Между грядками, в широких приствольных кругах, красовались щеголевато выбеленными стволами персики. В глубине дачи, прямо на узкой бетонной дорожке у самого домика, спала крупная овчарка, положив морду на крепкие длинные лапы.

– Похож? – спросил Филя, когда Вадик, прильнув к заборной щели, разглядывал собаку.

– Не знаю, – ответил Вадик. – Далеко. Не разберу.

– Надо поближе подойти.

– Надо, – согласился Вадик. – На груди Цезаря треугольники были. Рыжие. Но не одинаковые, как у всех, а разные. Так что не спутать.

Филя кивнул. Он тоже бы узнал свою колли из сотни других, будь они трижды все черными и белогрудыми.

Точно прочитав его мысли и увидев спящую вдали собаку, колли весело тявкнула.

Овчарка открыла глаза и, подняв голову, навострила уши.

– Калитку не открыть, – сказал Филя, подергав увесистый замок. – Вон какую дуру присобачили.

– И что теперь? – заволновался Вадик.

– Щас, – успокоил его Филя, – придумаем.

Он оценивающе осмотрел штакетник у калитки. Осторожно раздвинул хлысты ежевики, впившиеся колючками в забор. Покачал одну доску, потом другую.

– Старый, – сказал он. – Весь сгнил.

Филя принялся раскачивать почерневшую от сырости доску. Ржавый гвоздь, которым штакетина была прихвачена сверху, заскрипел и обломился у самой шляпки.

По бетонной дорожке зазвенела цепь. Вскочивший на ноги пес сделал несколько шагов, напряг мускулистое тело и замер, тревожно вглядываясь в заросли ежевики.

– Глянь, – прошептал Филя, – треугольники-то разные.

– Цезарь! Цезарь! – закричал из-за забора Вадик и замахал руками. – Это я, Вадик!

Цезарь шагнул вперед и снова замер.

– Погоди, – остановил приятеля Филя. – Сейчас ближе подойдешь.

Он всем телом налег на подорванную доску. Она взвизгнула, упираясь, но поддалась и со стоном оторвалась от забора.

– Готово! – обрадовался Филя. – Лезь!

Вадик сунулся в дырку, но щель оказалась такой узкой, что, протиснув плечо, он в ней застрял. Филя подталкивал сзади, но это не помогало.

Цезарь, увидев лезущую сквозь забор фигуру, натянул цепь. Потом, громыхая ею, отбежал назад к будке, вернулся и прильнул к земле, поджав напряженные, точно упругие пружины, задние лапы и вытянув морду.

– Пальто сними, – посоветовал Филя. – Не пролезешь.

Вадик выдернул себя из дыры и принялся дрожащими пальцами расстегивать пальто.

– Это Цезарь! – повторял он, борясь с тугими петлями и слишком большими пуговицами. – Сто процентов!

Без верхней одежды протиснуться в щель оказалось намного легче, и через секунду Вадик уже стоял на той стороне.

– Надень, – Филя просунул в дырку стеганое пальто. – Заболеешь!

Вадик наспех попал в рукава и, не застегиваясь, двинулся по грядкам к Цезарю.

– Поводок! – закричал из-за забора Филя. – Поводок забыл!

Он бросил в дырку поводок.

Земля, влажная и мягкая, калошами налипала на подошвы ботинок. Вадик осторожно, чтобы не раздавить проклюнувшиеся луковые перышки, пробрался к бетонной дорожке.

– Цезарь, милый, наконец-то, – радовался он.

Хвост овчарки замер, и только кончик, слегка присыпанный сединой, судорожно подергивался. Уши навострились. Тело напряглось. Глаза, желтые, неподвижные, держали Вадика на прицеле.

– Ты меня помнишь? Я Вадик… Тот самый… Твой…

Вадик присел на корточки перед овчаркой и зацокал языком. Собака не сводила с него глаз. Ее черные, натянутые над верхними клыками губы вздрагивали.

– Помнишь? Теперь каждый день… Правда… Вместе… Никакой цепи…

Собака простуженно зарычала. Мускулы на плечах напряглись. Блеснули желтые клыки.

– Знаешь, в степи так здорово! Трава, ветер, лужи…

Словно разжавшаяся вдруг пружина, овчарка рывком бросилась на Вадика.

– Цезарь! Цезарь! Это я! – в ужасе закричал он.

Собака ударила его грудью, и Вадик неуклюже завалился на бок, прикрывая голову руками.

– Не надо! – срывающимся голосом завизжал он. – Не надо!

Овчарка вцепилась в плечо его толстого пальто и, злобно рыча, валяла Вадика из стороны в сторону.

– Тикай! – кричал из дырки Филя. – Порвет!

Взбудораженная колли визгливо лаяла, не решаясь броситься на помощь.

Выдернув руку из рукава, Вадик катнулся по земле и выбрался из пальто. Овчарка, брызгая слюной, бросилась на него.

– А-а-а!!! – упал на спину Вадик, увидев взлетевшее в воздух тело собаки, ее обнаженные клыки и ненавидящие глаза. – А-а-а!!! – кричал он, судорожно перебирая каблуками и отползая в сторону забора.

Цепь натянулась, спружинила и резиновым жгутом рванула собаку назад.

– Тикай! Тикай! – кричал из-за забора Филя.

Вадик вскочил на дрожащие, почти бессильные ноги и кинулся, не разбирая дороги, к забору. Через клумбы. Через луковую поросль. Через чахлые нарциссы. Падая и зарываясь руками в липкую землю. За спиной он слышал накрывающий, истошный, рвущий лай Цезаря.

– Сорвется! Сорвется! – кричал Филя. – Быстрее!

Вадик с ходу проскользнул в щель. Филя вместе с повизгивающей Лесси уже мчался по колдобистой тропинке подальше от забора. Вадик оглянулся. Его пальто поверженным врагом валялось на бетонной дорожке около Цезаря. Наступив на него передними лапами, собака с остервенением рвала в клочья подкладку. Вадик закрыл лицо грязными, в черной земле, ладонями и зарыдал. Горько, отчаянно, надрывно.

Через два дня, на большой перемене между историей и русским, Филя, широко размахивая руками и разбрызгивая крошки недожеванного бутерброда, убеждал поникшего Вадика:

– Проверенный способ. Не ссы!

– Ты думаешь?

– Полный верняк, – бил себя в грудь Филя. – Каждый день по два кусочка докторской, и опять подружитесь. Закон природы.

Вадик с надеждой посмотрел на него.

– Только, – Филя облизнул все еще жирные после бутерброда губы, – с тебя блок Бурунди. Сам понимаешь, закон природы.

1

После затянувшихся допоздна переговоров в мэрии, традиционной сауны и подписания бумаг я сомневался, что успею на вечер встречи одноклассников. Вот почему попросил Леру, зампреда городской администрации, никому не говорить о моем приезде. Даже Жорику, ее мужу. Хотел быть сюрпризом. Как кирпич на голову. Все-таки пятнадцать лет не виделись.