Александра Грашкина - Три закона жизни

– Разве Дармштадтий не наш новый союзник? – удивился Блотон.

Гольмий презрительно рассмеялся.

– Великолепно сыгранная роль. Ни на секунду не сомневаюсь в его преданности Перси. Да разве стал бы человек так открыто изображать верность мне после одного единственного пригласительного письма? Чтобы не потребовалось ни угроз, ни подкупа… Нет, всего лишь игра, но очень убедительная.

– Зачем же мы его звали?

– Когда я писал письмо, постоянно представлял себе сцену: Дармштадтий возвращается к Перси и рассказывает ему обо всем. Какое могущество, какая армия, какая сила и сплоченность! Признаюсь, меня бы подобное впечатлило. Даю ему шанс уйти с миром.

Теперь дело для тебя, Уилви: ты должен заманить сюда Перси, но разговаривать мы будем без свидетелей. Пора врагам пожать друг другу руки и начать честную игру, но по нашим правилам. Не забудь передать ему все это.

***

Услыхав об отмене собрания, Плутоний испытал двойственное чувство облегчения и разочарования: он готовился к собранию, но все же так и не решил, на чьей он стороне. Слова Гольмия звучали так убедительно, он обещал щедрое вознаграждение, но ведь это противоречит тому, как описал врага Перси. И, хотя Гольмий произвел на него более благоприятное впечатление, некоторые сомнения остались, и Плутоний очень обрадовался тому, что время принятия окончательного решения откладывалось.

Плутоний возвращался домой, размышляя, как ему лучше поступить. Посоветоваться ему было не с кем: он недавно развелся с женой после бурных объяснений, скандалов и нескольких ночей, проведенных у друзей, и теперь собирался жениться на Эрлине, ему оставалось только получить одобрение вождя, но обсуждать дела с Эрлиной так же бессмысленно, как с двухлетним ребенком. Вряд ли она могла сказать ему что-то большее, чем «ты такой умный и сильный, тебе все по плечу. Ты непременно найдешь выход, дорогой».

Плутоний зашел в комнату и включил свет. Он уже почти успокоился и решил, что не давал никому серьезных обещаний и в любой момент может забрать свои слова обратно. Плутоний закрыл дверь и вдруг заметил на кровати записку. «Это Эрлина, присылает очередное признание в любви. Удивительно, как она любит разные сентиментальные записочки!» Плутоний развернул листок, но писала не Эрлина.

«Готов поклясться, что сегодня Вы перешли на сторону Гольмия. Если все, что я сегодня слышал и видел, правда, то отныне мы навсегда становимся врагами. Я никогда не прощаю предателей, поэтому не рассчитывайте на снисхождение. Можете не пытаться отрицать или оправдываться: я видел Вас и слышал каждое слово разговора с Гольмием. Теперь Ваша судьба в моих руках. Завтра утром я иду к Монтесуме и рассказываю правду, тогда Вас ждет жестокое наказание. Я ничего не скрою, и Вы поплатитесь за предательство. Вождь, как и я, ничего не прощает и не забывает.

Перси»

Записка дрожала в руках у Плутония. Он прочитал ее трижды, силясь увидеть хоть какую-то надежду. «Предатель, предатель», – стучало у него в висках. Всего лишь одно слово – и вот уже его ждет страшная кара. В мучительной безысходности Плутоний положил записку в карман и начал ходить по комнате. Он так разволновался и испугался, что даже не заметил некоторых несоответствий в записке: ведь их организация была тайной, и Монтесума не мог знать о ее существовании, а значит, не мог и наказать Плутония. Возможно, в более спокойном состоянии он бы удивился и не стал придавать записке такого значения.

В совершеннейшем отчаянии Плутоний решился на самое для него страшное. «Нужно пойти к Перси. Поговорю с ним, объясню ситуацию. Он должен понять и простить меня».

Перси не спал; он ждал Плутония и, услышав стук в дверь, тотчас вышел.

– К сожалению, моя жена уже легла, поэтому я не смогу принять Вас в комнате.

– Перси, пожалуйста, я сейчас все объясню. Произошла ошибка, – от волнения Плутоний путал слова и говорил сбивчиво.

– Уже поздно что-то объяснять и оправдываться, я не желаю Вас слушать. Завтра о Вашем предательстве все узнают, впрочем, если хотите, могу отвести Вас к вождю прямо сейчас.

– Перси, умоляю, простите меня. Я ошибся.

– За ошибки надо платить. Я не прощаю предательства.

– Такого больше не повториться!

– Надеюсь.

Перси закрыл дверь, но долго еще до него доносились стоны и крики.

– Кто там? – спросила Нинисель.

– Пустяки, ничего серьезного. Забудь, я с тобой.

Но даже страстные поцелуи Нинисель и ее жаркие объятия не могли согреть Перси – его руки оставались холодны, как лед.

А Плутоний еще немного постоял рядом с комнатой, все еще смутно надеясь на чудо. Вдруг дверь сейчас откроется, Перси выйдет и скажет, что передумал и прощает его. А он пообещает впредь хранить ему верность! Но никто не выходил, и страшное осознание неизбежной кары привело Плутония в ужас. Он в растерянности стоял, не зная, что ему делать. Идти к другим союзникам, просить заступиться? Нет, над ним либо посмеются, либо скажут, что он получил по заслугам, и будут в сущности правы.

Оставался лишь один выход: идти к Гольмию.

Но Гольмий в ту ночь не ночевал у себя. Никто не знал, что у него назначено свидание с Элизабет, и Плутоний, постучав и не получив ответа, решил, что Гольмий тоже не хочет принимать его.

Последним Плутоний постучался к Уилви. Полусонный, зевая и потягиваясь, он недовольно спросил:

– Плутоний? Зачем пришел?

– Помогите, Перси узнал обо всем и прогнал меня, он грозится отдать меня в руки правосудия. Теперь я в вашей власти.

– И что же я должен сделать? Иди к Гольмию и скули, как щенок, проси принять.

– Он не открыл дверь.

– Тогда возвращайся к себе. Если Гольмий в тебе не нуждается, то я и подавно.

Уилви расхохотался и закрыл дверь, лишив несчастного последней надежды. Как во сне, Плутоний вернулся к себе в комнату, сел на кровать и долго сидел, не шевелясь, в каком-то оцепенении, потом медленно встал, включил свет и вынул пакет, перевязанный ленточкой. Он хранил в нем любовные записки Эрлины и теперь с сожалением смотрел на смятые листы – они тоже не могли помочь ему, ничто не могло помочь. Плутоний перечел записки, потом аккуратно порвал их и бросил в конверт. На одном из клочков он торопливо написал: «Я ухожу из жизни добровольно. Прощайте», затем выключил свет и вышел из комнаты.

Он крался как тень, боясь увидеть человеческую фигуру и вместе с тем страстно желая этой встречи. Кажется, если б он увидел охранника, или молодую пару, гулявшую поздно ночью, или даже ребенка – хотя бы одного человека – он бы повернул обратно. Но двор был пустынным, а ночь – тихой и темной.

На морском берегу царило безмолвие. Волны однообразно шумели, ударяясь о берег, и луна равномерно освещала водную гладь. Неторопливо, ничем не нарушая покоя природы, к самому краю берега подошел человек. Равнодушно улыбаясь, он протянул руки к морю, но внезапно, словно вспомнив о чем-то важном, вынул из кармана записку и разорвал ее на мелкие кусочки.