Александра Грашкина - Три закона жизни

– Возвращайся скорее, – прижалась Нинисель к мужу, – мне так тебя не хватает. Я без тебя так одинока. Все косятся на меня и спрашивают, что с тобой. Приходи скорее.

– Не грусти, любимая, я уже скоро вернусь. Меня отпустят, ведь я невиновен, и мы заживем, как раньше, даже лучше.

Перси погладил Нинисель по ее шелковистым волосам.

– Прощай, дорогая, до встречи!

Перси долго смотрел вслед уходившим друзьям, и сердце сжималось сладостной мукой. Пользуясь свободой, Перси долго гулял по двору и, лишь когда стемнело, повернул обратно.

Он не спеша шел к тюрьме мимо шахты. Ему вдруг стало любопытно, закончились ли дневные работы. Перси заглянул внутрь – никого не было; удовлетворенный, он продолжил свой путь. Прямо перед ним на земле лежал человек с ножом в спине, рубашка окрасилась свежей кровью. Он был мертв. Даже не видя его лица, Перси понял, что перед ним – надсмотрщик.

Ужас овладел им до такой степени, что он уже почти не контролировал себя. Перси отшатнулся от убитого, отошел в сторону, осмотрелся, но рядом никого не было. Стемнело, люди давно разошлись, и звать на помощь было некого и незачем. Не контролируя себя, Перси бросился в комнату, вбежал и с трудом проговорил:

– Там на земле… во дворе… надсмотрщик… с ножом…

Мейтнерий и Палладий бросились к нему, но Перси упал на кровать; туман застилал глаза. Последние проблески мыслей исчезли в водовороте сознания, и мир погрузился во мрак.

После пробуждения Перси вновь ощутил страх и отчаяние, которое развеяла встреча с друзьями. Теперь он с трудом вспоминал, о чем они говорили; все вытесняло убийство – убийство, которого он не совершал. Но кто поверит ему? Ведь именно с ним особенно жестоко обращался в последнее время надсмотрщик. Что Монтесума решит – страшно даже предположить, а Палладий – фактически он обманул его доверие. Чувствуя, что проваливается в бездну мыслей и воспоминаний, Перси невольно застонал.

– Вам плохо?

Услышав заботливый голос, Перси открыл глаза; перед ним стоял Мейтнерий.

– Как Вы себя чувствуете? Впрочем, судя по Вашим вздохам, это вопрос излишний – вижу, Вам все еще очень плохо.

– Доктор, – начал Перси.

– Меня зовут Мейтнерий, – напомнил он. – Я Ваш друг. Цените мое расположение к Вам, ведь врачи не могут отдавать предпочтение тому или иному пациенту. Врачи, как и вожди, и судьи не имеют права помогать кому-то по дружбе, между тем я на Вашей стороне.

– О чем Вы говорите? – едва слышно спросил Перси.

– Ваша судьба еще не решена, но я постараюсь сделать все, чтобы смягчить наказание.

– Когда придет Монтесума?

– Вероятно, сегодня вечером, если Вы сможете его принять.

– Вечером? – удивился Перси. – А сейчас…

– Утро, но Вы можете спать спокойно, если чувствуете себя уставшим.

– Нет, я хочу поговорить с вождем!

– Тогда потерпите немного, вечером он навестит Вас, а сейчас я должен идти. Желаю удачи!

– Мейтнерий, я никого не убивал!

– Охотно верю, но Вам предстоит объяснять это не мне, а Монтесуме, а он, боюсь, как раз уверен в обратном.

Врач вышел и велел Палладию посидеть с больным.

– Я никого не убивал, – воскликнул Перси, – но меня наверняка обвинят в смерти надсмотрщика.

– Сочувствую, но ничем не могу помочь. Надейтесь на справедливость вождя.

– Что меня ждет?

– Самое худшее – принудительные работы в течение пяти-шести месяцев, если Вас признают виновным, но, возможно, Вас оправдают, не переживайте заранее.

Перси тяжело вздохнул. Легко им всем утешать, ведь не их ждет шесть месяцев настоящего ада. Впрочем, на родине бы с ним расправились без суда и следствия намного более жестоко, и рассчитывать на чью-либо справедливость там было бы совершенно бессмысленно.

Визита Монтесумы Перси ждал с еще большим нетерпением, чем в прошлый раз. Он горел желанием оправдаться, но когда отодвинулась панель, Перси тотчас забыл все приготовленные фразы, и страх снова овладел им.

– Ну, Перси, боюсь, Вы не скоро оправитесь после этого потрясения, – вождь старался говорить как можно более доброжелательно. – Крайне неприятное происшествие, не правда ли? Расскажите мне вашу версию произошедшего.

– Сэр, я не убивал надсмотрщика, хотя он и жестоко со мной обращался! Уверяю Вас, после свидания с друзьями я просто гулял.

– Я прошу Вас об одном: представьте мне свою версию, и поменьше эмоций, пожалуйста.

Он внимательно выслушал Перси и сразу встал, собираясь уйти.

– Сэр, поверьте, я ничего не сделал. Я знаю, что Вы мне не верите…

– Напротив, я верю Вам отчасти. Мне тоже не кажется, что преступление совершили Вы, однако других вариантов у меня все равно нет. До тех пор, пока мы не разберемся с этим делом до конца, Вы останетесь здесь. Надеюсь, неопределенность не продлится долго.

И Монтесума ушел, оставив Перси одного, бессильного повлиять на решение своей судьбы.

***

Хотя официально об убийстве не говорили, слухи быстро распространялись, и к концу дня о нем уже знали все. Те, кто сначала был доброжелательно настроен по отношению к Перси, теперь резко изменили свое мнение и считали, что ошиблись в нем. Сочувствие к новичку и удивление его успехам сменилось презрением и осуждением нахального выскочки, негодяя, вора и убийцы. Нинисель тоже приходилось нелегко: часть общественного осуждения коснулась и ее. С ней не разговаривали женщины, за спиной постоянно перешептывались и сплетничали, и все показывали пренебрежение, не скрывая злорадства. Нинисель терпела все молча, и Лютеций не раз удивлялся ее стойкости и мужеству. Сам он старался скрывать их дружбу, чтобы не давать лишних поводов для пересуд. Нинисель понимала, что со временем разговоры прекратятся, люди найдут другой предмет для обсуждения, но отсутствие рядом любимого и неизвестность усиливали ее горе.

Так прошло несколько дней, но ничего выяснить не удалось. Монтесума рассказал все Лютецию и Нинисель, повергнув их в еще большее уныние. Нинисель проплакала всю ночь, но на утро выглядела спокойной, как обычно. Друзья уединялись в лесу, где продолжали обсуждать все и искать пути решения проблемы. «Должен же быть какой-то выход, – говорил Лютеций, – неужели мы бессильны избавить друга от несправедливой клеветы? Ведь это абсурд!»

Лютеций, кроме того, заметил, что Нинисель вызывает в его душе какое-то странное волнение. Он боялся его и тщательно скрывал. Нет, он должен просто помочь другу, естественно, он сочувствует его жене, убитой горем, но кроме долга, как Лютеций с ужасом отмечал, его томило желание помочь Нинисель, обрадовать ее, спасая Перси.

На исходе четвертого дня, когда напряжение дошло до крайней степени, и друзья уже начали впадать в отчаяние, за столик к Лютецию сел незнакомый молодой человек.