Эла Шабашкевич - Вместе с веком

На протяжении почти двух лет я ни слова не сказала о своем ребёнке никому. Никто не знал, что у меня есть дочь. Когда очень тяжело на сердце, говорить об этом не можешь.

Время было трудное. Голод, буханка хлеба на базаре стоила 300 рублей. Сима работала стенографисткой, машинисткой. Она уходила утром и возвращалась вечером. Мама начала болеть. В молодости у неё был туберкулёз, который удалось залечить, но в результате всех переживаний и тяжелейшего переезда открылась каверна в лёгких. Мне нужно было найти работу, надо было жить, несмотря ни на что. Мне хотелось найти работу в месте, где давали бы дневной паёк хлеба в 400 грамм. После долгих поисков мне повезло. Случайно зашла в учреждение ведающее госпиталями. Встретила там еврея по фамилии Сокольский. Он посмотрел мои документы. Я рассказала ему о своем тяжелом положении и он помог мне. Направил в сортировочный эвакуационный госпиталь. В начале я работала там в отделении – получала питание для больных и раздавала им. Раненые были в основном после ампутации – без рук, без ног, с повреждением позвоночника. Кормили их отлично. Госпиталь получал американские продукты. Белоснежный и очень вкусный хлеб с маслом! Я его посыпала сахаром и ела вволю и очень ценила свою работу.

Раненых было около тысячи. Работать с ними было совсем не просто. Молодые люди ставшие калеками, пережившие ужасы войны, понимающие, что будущее их неизвестно естественно срывались на нас – работников. А какие страшные истерики были по получению писем от жён и невест не дождавшихся или не готовых к принятию калеки или больного. Бывали самострелы у солдат готовых к выписке и возвращению на фронт. Сердце разрывалось от сочувствия. Да и своя боль не проходила.

В соловой старшей диетсестрой работала малограмотная женщина. Она и повара много воровали. Начальник госпиталя тоже пасся там. Но скоро его сняли и пришёл новый начальник. Однажды он вызвал к себе в кабинет старшую диетсестру из столовой и меня. Задавал вопросы о химическом составе продуктов, калорийности пищи. Диетсестра не смогла ответить ни на один вопрос, ну а я, конечно, не растерялась и показала свои знания. Он тут же уволил диетсестру, как не соответствующую должности и назначил на её место меня. Я стала старшей диетсестрой госпиталя. Работники кухни приняли меня в штыки. Это был сработавшийся коллектив, в тяжелое военное время им жилось неплохо. Они не трогали меня, но в их глазах я видела ненависть. На моё счастье старший шеф-повар отнёсся ко мне доброжелательно. Дядя Саша, так его звали, худой высокий эстонец, был на кухне главной фигурой и сразу сказал, что познакомит меня с работой и поможет мне. Он стоял в стороне от коллектива поваров и посудомоек, вернее, выше их. Домой из госпиталя он никогда ничего не брал, имел свой дом, был холостяком. В первый день моей работы в новой должности он не ушёл домой по окончании рабочего дня, а задержался. Повёл меня по всем складам, где лежали туши мяса, коробки с консервами и сыпучими продуктами и многое другое – всё американское. Потом мы вместе составили меню на завтра. Начальник продовольствия Таня Погодина, мой непосредственный начальник, тоже приняла меня хорошо.

Утром следующего дня, зайдя на кухню, я застала двух поваров, которые снимали с молока, налитого в большие емкости, сливки в битончики. Я подошла, попросила вылить сливки обратно и предупредила, чтобы это было в последний раз. Смолчали, затаив злобу, зная, что за моей спиной стоят и шеф-повар и нач-прод и даже начальник госпиталя. Работа пошла. Днем я забывалась, было очень много работы, а по ночам металась, мучилась, думая только о дочке. Где же она? Жива ли? Узнала, что в городе Бугуруслане есть организация, которая разыскивает людей, потерявшихся в войну. Тогда эту организацию связывали непосредственно с именем Сталина. Так и говорилось, посылаю письма Сталину с просьбой о розыске. Позднее выяснилось, что эту работу выполнял Международный Красный крест и ему я обязана своим счастьем. Уточнила адрес и стала писать туда каждую неделю, но ответа не было. Я совсем потеряла надежду и …вдруг мне вручают помятую почтовую открытку. Всё-таки я счастливая, ведь она могла потеряться, пропасть! В открытке был написан адрес по которому проживали Гриша с Элочкой: Ставропольский край, Краснощёковский район, деревня Верхняя Камышенка.

Я бросилась в кабинет начальника госпиталя и со слезами рассказала ему, что нашла ребёнка, потерянного в войну при бомбежке. Он был удивлен, что у меня есть ребёнок и что я никогда не рассказывала об этом. Конечно, он дал мне отпуск на две недели и, вызвав начальника продовольствия, велел ей собрать для меня понемногу разных продуктов.

Я выехала на следующий день. Не помню сейчас дороги. Ехала поездом, но добравшись до районного центра Краснощеково узнала, что в деревню Верхняя Камышенка никакого транспорта нет и нужно идти пешком. Я не знала дороги, мне было страшно идти одной. Случайно увидела сарай, в котором находилась пожарная часть. Подошла к пожарникам, рассказала почему я здесь и со слезами умоляла помочь мне. Уговорила и в деревню въехала на пожарной машине. Вышла и стала спрашивать, где здесь живёт девочка Эла. Я ведь не знала жив ли Гриша. И мне сказали: это, наверное, та сирота, что живёт в крайней избе.

Когда я открыла дверь хаты, я увидела сидящих на полу детей. Они ели горячую картофельную шелуху, от которой шёл пар. Но моей дочки среди них не было. Рядом была комнатушка и на кровати лежала моя доченька в том самом красном в горошек сатиновом платье, в котором я её потеряла. Она была худющая и бледная. Я схватила её на руки, стала целовать, но она узнала меня не сразу. А потом, когда узнала, вцепилась в меня и не на шаг не отпускала. Я открыла чемоданчик, где лежало печенье, шоколад, колбаса, но… она увидела кусочек хлеба и с жадностью схватила его. Я спросила её, почему она лежит в кровати и услышала в ответ: я наелась лебеды и теперь живот болит. Сердце разрывалось при взгляде на эту костлявую зелёную девочку, но я была счастлива, что она жива. Я нашла её! Я её вылечу! Я сказала дочке, что куплю ей всё, что она захочет. И она ответила: мама, купи мне цветастый платок. Говорила она по-деревенски.

Скоро пришли хозяйка избы и Гриша, они работали в поле. Он выглядел очень плохо. Рассказал, как они шли из Кисловодска с подводами лошадей и коров. Иногда удавалось подъехать на телеге и даже попить молоко. Я поняла, что он живёт с хозяйкой, она неприветливо на меня поглядывала. Элочка была очень слаба. Зелёный понос нужно было остановить. На счастье у меня был с собою рис. Я варила ей жидкие каши, поила чаем с сухариками и через несколько дней можно было тронуться в путь. Спали все на полу и около Гриши я увидела клок газеты полный зелёной мокроты. Он стал мне совсем чужим, но сознание, что он сохранил ребёнка, заставило меня предложить ему ехать с нами, если он хочет. Гриша сразу согласился, попросил у хозяйки его документы и как был, так и пошёл. Вещей у них обоих не было никаких. Дело было летом и мы тронулись в путь. Приближался конец войны.