Creative Writing School - Пашня. Альманах. Выпуск 4

«Еще бы паспорт показала».

– Да вы что?!

Волос в носу удивленно вскинулся. Ася растеклась по сиденью от трепета невысказанного комплимента.

– В жизни бы не подумал, что у нас всего три года разница.

Внутренние овации утихли. Ася поелозила из стороны в сторону, почесала руку обгрызенными ногтями и одернула рукав. Пониже.

– А вы не замужем?

– Нет.

– Может, чаю? Мне что-то чаю захотелось.

– Нет, спасибо.

– Горяченького, а?

– Нет, я не хочу, спасибо.

– Да ладно, самое время для чая.

И правда, может, Михаилу лучше знать? Все-таки учитель. Когда пить чай, когда не пить.

Ася неопределенно дернула плечами, и Михаил пригласил проводника. Заказал два чая и снова погладил пузо. Затем разгладил усы, задев выдающийся волос.

Чай он хлебал громко, с аппетитом, пыхтел и нахваливал. Вместо антуража поезда подошла бы банька с самоваром.

Запах бергамота пытался расслабить напряженные мышцы, напоминал о чем-то, что никак нельзя было вспомнить.

– А вы, Асенька, чего не пьете?

Ася дернулась к кружке, быстро отхлебнула. Обожглась и замерла, чтобы Михаил не заметил.

Асенька. Асенька? Может, теперь ей звать его Мишенькой?

– Я вот помню, был как-то случай такой. Сидели мы с коллегами в учительской. Я там редко бываю, у меня свой кабинет есть, я вот обычно там как-то…

Слова. Слова. Слова. Опять козлы, шведские стенки и истории.

– Я отойду, – наконец отрапортовал он и грузно поднялся с места.

Ася глубоко вдохнула. Выдохнула. И, подняв ноги на сиденье, отвернулась к окну.

Белые дорожки разделительных полос змеями извивались вдоль состава. Случайные платформы уносились в даль прошлого и оставались безымянными. Кусочки мира, слепые пятна, крепления между столицами.

Михаил не возвращался. «Срет, наверное».

Одинокая избушка выпрыгнула у железной дороги. Темно-коричневая, изъеденная временем и непогодой. Каково это жить в вечном гуле проносящихся поездов и так никуда не поехать?

Обрывки путешествий падали на пустынный дворик: окурки, мусор, бутылки, – сувениры для оседлого хозяина.

За закрывавшимися веками рисовался мир одинокой лачужки, его несчастных жильцов и безвременья.

– Станция Тверь.

Язык прилип к небу, Ася приоткрыла глаза и зевнула. Потянулась, села на попу.

– Как спалось?

«Да блин…»

– Хорошо, спасибо.

– А ты, на удивление, свежо выглядишь. Обычно девушки после сна все помятые. А ты красивая.

«Ты?»

– Спасибо.

– А я еще чайку себе заказал.

– М…

– Будешь?

– Да нет, я еще тот не допила. Спасибо.

«Спасибо, спасибо, спасибо. Пошел в жопу».

– Помню, как-то мы с товарищами пошли на стадион. Наш местный. Так вот один из них…

«Бла-бла-бла-бла».

Ася отсчитывала секунды. Набирала минуты. Прикидывала порог приличия, за которым снова можно поспать.

– А что ты читаешь?

– А?

– Норвежский лес?

– А… да…

– И как?

– Ну… интересно. Мне нравится. Хотя стиль на любителя, почему-то навевает Сэлинджера…

– А то я такое обычно не читаю. Вообще редко почитать удается – не до книжек. Работа. Да, работа, сама понимаешь. Когда получается, беру детективы какие-нибудь. Люблю угадывать, что убийца – садовник.

Пузо заколыхалось, ритмично, завораживающе. Ася изобразила благопристойный смех и с трудом оторвалась от жизни живота.

Мысль продолжала рассказывать о книге. О том, что не нравилось. О том, что зацепило. О том, что не было там никакого леса.

А за окнами расползались леса. Плотные хвойные стены облепляли долины по бокам от дороги. Лысые ветви осин и берез содрогались от беспутного ветра.

– Отойду ненадолго.

Стоило Михаилу встать, посветив ложбинкой зада, как Ася снова прилипла к окну.

«Надо было пустить ту тетку на свое место. Чтобы подавилась болтовней Михаила».

Когда он пришел, она так и не повернулась.

С улицы таращились захолустные дыры. От одного взгляда на них хотелось проклясть себя за жалобы и недовольства собственной жизнью. Но Асе не удавалось поймать благодарность. Благодарность за то, что она не жила в такой же глубокой жопе.

Жопы бывают разные, и вне зависимости от их глубины они все остаются жопами.

Унылые заводы, покоцанные домишки, полуразвалившиеся дома культуры и бескультурья, – все удручало. Еще больше, еще сильнее заставляло чувствовать боль земли. Свою боль.

Среди тьмы захолустья аномальными клыками торчали новостройки. Вычурные, лишние, никчемные. Им здесь не было места. Не было места ничему новому, радостному. Не было места счастью.

– Мама, смотри, как красиво! – пропищала девочка на руках у прошедшей мимо женщины.

Ася осмотрительно не обернулась. Сдавленно зевнула.

Михаил поджидал. Прихлебывал уже третий чаек.

«Да чтоб он сдох… дотошный идиот…»

Из-за него приходилось спать. Притворяться спящей. Неудобно ютиться лицом к окну. Только бы он не увидел открытых глаз. Только бы не завел шарманку про свою дурацкую жизнь. Кому она была интересна кроме него? Глупого физрука среднеобразовательной школы.

В полусонном окне мелькала мама. Она усердно натирала его газетой. Никаких разводов. Все должно было быть идеально.

Со стороны улицы виднелись блестящие окна, дальше шли шторы. Время от времени из-за них выглядывали люди. Мама. Ася. Очередной случайный отец.

Шторы набожно скрывали семейный сор: от покрывшегося плесенью хлеба до тихих побоев.

Мама мыла окна каждую неделю. Драила до иллюзии отсутствия стекол. Она смотрела на мир из окопа. Следила за прохожими, усмехалась над соседской дурочкой, таскавшей полусгнившие ботфорты.

Ася смотрела в окно и вместо мелькавших окрестностей Твери видела скудное отражение идиота.

Надо было мыть лучше.

Мочевой пузырь – в пути не товарищ. Можно было попробовать дотерпеть до Питера – но люди слабы, и Ася не выдержала.

Михаил учтиво выпустил ее и стал поджидать возвращения.

Ася заперлась в туалете, крохотном, как кладовая. «Как он тут со своим пузом помещался?»

Запах предыдущих посетителей не давал дышать носом.

Бумажным полотенцем она протерла сидушку и аккуратно выстлала ее туалетной бумагой. Сидеть было неудобно – качало. И почему так не качало в вагоне? Какие-то особые спецэффекты, унитазные горки.

– Бологое, – сообщил поезд женским голосом и остановился.

Смыв с тревожным рыком засосал остатки чая. Ася вымыла руки, вытерла и осторожно запихала полотенце в урну.

Хорошо, что в Сапсане можно было справлять нужду во время остановок. Не то, что в старых жестянках на колесах. Живо представился холодный туалет с окном, из которого сквозила непогода. Лед металлического унитаза и неприветливый свет. И Ася, запертая в клетке сортирных приключений. Проводник, стучащий в дверь, чтобы она не вздумала смывать свое богатство – пусть сидит и ждет, когда поезд отъедет от пустынной платформы.