Екатерина Дорн - Простые радости

Возвращалась со двора вприпрыжку, словно козлёнок. Как мало надо для радости, как просто стать счастливой! «А когда человек счастлив, он не заметит ни плохой погоды, ни других каких обстоятельств жизни, причиняющих неудобства, а, может быть, даже боль», – подумала я, закрывая двери в дом, перед носом зимы.

– Ш-ш-ш-ш.

Наверное, только сейчас он понял, о чем говорила его бабушка:

– Счастэ невелико, Боря, ой невелико.

Теперь, когда он был стар, как дуб под его окном, когда кожа была такой же, как кора, когда он стал – деревом – со скованными движениями и костяным языком, – он, наверное, понял её.

– Ш-ш-ш-ш.

Листья, медленно терявшие свою целостность, топтали его крыльцо и его самого, превращаясь в труху.

Всю жизнь слова были его страстью: он писал книги, вёл беседы, мог складывать часами предложения – он был безумен до слов, а к старости его поглотила непонятная болезнь: говорить он мог только буквы по отдельности – звуки, – а сложить хоть какую-нибудь фразу ему было не под силу. Он уподобился природе, дереву, траве, кошке —

– М-м-м.

– Ш-ш-ш-ш.

– Ш-ы-ы-х.

– М-а-а.

– С ума сошёл дедушка? Не понимает? – спрашивала его внучка, но понимал он, как ему казалось, гораздо лучше.

– Х-р-у-у-п-Х-р-у-п.

Сидя на могилке своей жены, он чувствовал, что узнал её, разобрал, что она говорит, когда раньше им требовалось так много слов, чтобы понять друг друга, и иногда эти слова не помогали. А теперь:

– Х-р-у-у-п-Х-р-у-у-п.

По замерзшей земле, и слышно все её печали, и всю её слышно, и это радовало его, а радость его была:

– Ш-ш-ш-ш.

И очень давно была – дуб шумел, – только он этого не мог уловить, слишком много слов было в его голове.

И потом его радость усиливалась:

– Ш-Ш-Ш-Ш.

Шёл дождь.

И-Х-р-у-у-п-Хруп-х-р-у-п-х-л-л

«Сошел с ума Борис Петрович», – говорили.

А у него где-то внутри было:

– Счастэ невелико, Боря, ой невелико.

Бабушка говорила ему это в детстве, когда он изъяснялся примерно так же, звуками, и ему теперь не только было спокойно, что он маленький, но и спокойно было, что он всё понял.

Яркие витрины, творение сотен дизайнеров, напоминали о приближении нового года. Ёлки, плюшевые игрушки, сияющие стразами праздничные платья. Каждый из магазинов будто кричал: «Я продаю счастье!», – но Вера их не слушала. Из-за слез всё вокруг искрилось, как в калейдоскопе.

В торговом центре было тепло, но женщина всё ещё не ощущала рук. Перчатки были забыты в такси, шарф остался в квартире, куда возвращаться не хотелось.

Как странно, что за пятнадцать лет ты можешь ничего не узнать о человеке. Как странно осознать, что твоя преданность никому не нужна.

Заметив свободное место на пуфике, женщина присела рядом с пихающими друг друга детьми, открыла сумочку, рассеянно пошарила в ней в поисках бумажных платочков. Рядом с опустевшей упаковкой лежала кредитная карта, пин-код написан на приклеенном к ней стикере. День оплаты за квартиру, с карты нужно было снять ровно пятьдесят две тысячи, ни рублем больше.

Замучив жену ревностью, Максим уговорил её уйти с работы. На каждую упаковку колготок муж требовал чек, и очень скоро Вера отвыкла от того, что люди могут покупать что-то просто так.

Не успев задуматься, она направилась к ближайшему магазину и уже скоро вышла из него в мягком бордовом свитере, сжимая в руках пакет с шарфом и перчатками в тон.

В кофейне была длинная очередь, и Вера не смогла изучить щит с меню до того, как к ней повернулся бариста. У него были татуировки на руках, эмблема на фартуке и аккуратная бородка.

– Чем могу помочь?

– А что у вас есть… вкусное?

– Сладкое или нет? С молоком?

– Я не пила кофе уже лет десять. Думаю, лучше сладкое.

– Авторский напиток попробуете? Называется «Вкус жизни».

– Давайте.

Со «вкусом жизни» в руках Вера оглядела кофейню. Свободных столиков не было, и она смущенно подошла к красивому мужчине у окна, сидевшему в одиночестве. На его столе стояла пустая чашечка из-под эспрессо.

– У вас не занято? – Вера осеклась, увидев на подоконнике аккуратный букет, и уже хотела извиниться, когда мужчина грустно взглянул на неё.

– Садитесь, я уже никого не жду.

– Мне кажется или вам тоже не помешало бы попробовать «Вкус жизни»?

И, глядя в удивленные серые глаза незнакомца, Вера наконец улыбнулась.

– Катаззтрофа! Катаззтрофа! – звонко кричал Бзык, с трудом уворачиваясь от летевшего на него, словно истребитель, воробья.

– Бззз. Ну до чего шустрые стали, – размышлял он, спрятавшись в коре дерева, – никакого покоя. Как все успеть? Семечками их, что ли, не кормят? Вон, все кормушки забиты. Так нет, комарятинки им подавай. Ну вот. Опять опоздал, – вздохнул Бзык, наблюдая за тем, как Пират, дворовый пёс, кружит около молодого дуба, пытаясь согнать оттуда недавно объявившегося в их краях рыжего котёнка.

– Дурила, зачем на дерево-то полез? Он же тебя теперь весь день караулить будет.

Опасность миновала. Воробья на горизонте не наблюдалось, и Бзык начал сканировать обстановку: по дороге от школы, опустив голову, шла пожилая учительница, навстречу ей высокий бородатый мужчина.

– Бззз, – сработал комариный радар. – Ззначимая встреча. Ззначимая встреча.

Бзык вскинул крылышки и полетел к мужчине:

– Ззаметь. Уззнай, – звенел он ему в ухо, но мужчина не реагировал.

– Дурила, это ж твоя первая учительница! – надрывался Бзык. – Ну, ладно, не хочешь по-хорошему…

Недолго думая, Бзык впился мужчине в щеку. Тот дёрнулся, хлопнув себя по щеке, и взглянул на проходящую мимо женщину.

– Вера Петровна. Помните меня? Ваня, Ваня Кукушкин.

– Бззз. Ну вот. А то идут, думают каждый о своём, по сторонам не смотрят. Если б не я, так до сих пор и не встретились бы. Мне память поколений помогает. Я сканер включаю и сразу вижу, кто с кем знаком, а кого с кем надо бы познакомить. Вот и рыжий этот взялся ниоткуда и получает от Пирата каждый раз. Надо бы его пристроить.

Хлопанье крыльев заставило молодого комара вздрогнуть. Воробей снова пикировал.

– Катаззтрофа!

Стоило Бзыку появиться на свет, как объявился он, Всевидящий Чив. Сложнее всего было укрыться от него. Столько наших уже поел. Воробьихи, конечно, к нему так и льнут, воробьи – уважают, ну, а мы – прячемся.

Бзык как-то спасался от него и юркнул в открытое окно, а Чив не рассчитал и в стекло влетел. Бзык уж думал – все. Но нет, полежал немного и оклемался, только на клюве остался небольшой скол.

– Катаззтрофа! – вскрикнул, Бзык, наблюдая, как мимо проплывает огромный карий глаз. Чив резко развернулся и снова пикировал на комара, но Бзык сложил крылья, нырнул в сильный порыв ветра и, кувыркаясь, шлепнулся в спасительную осеннюю листву.