Екатерина Дорн - Простые радости

Редактор Екатерина Дорн

Редактор Asya Rait

Дизайнер обложки Екатерина Дорн

© Екатерина Дорн, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-0050-9545-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Что для вас простые радости? Снять туфли после целого дня на каблуках? Вдохнуть аромат новой книги? Или провести выходные вдвоем, наслаждаясь бездельем? Мы задали этот вопрос в социальной сети Instagram и превратили ответы в удивительный литературный марафон «Простые радости».

С 7 по 21 октября 2019 года более 200 участников получили от организаторов четыре задания – четыре повода написать теплую и уютную историю о самом главном:

Результатом этого марафона стали почти 700 рассказов: настоящих, искренних, душевных… Таких, от которых теплее на сердце! И нестерпимо хочется жить.

Выбрать лучшие истории было очень сложно, и все-таки самые достойные мы собрали в сборник, который вы держите в руках. Он получился теплым и уютным, словно огромный шерстяной свитер, чашка какао или трескучее пламя камина. Неслучайно участники окрестили наш литературный проект «хюгге-марафон»!

Мы благодарим за поддержку кураторов проекта Анну @anna_moulin, Асю @asya.rait, Таню @grafomam и Марину @vverh.tormashkami. Спасибо вам! И спасибо всем авторам, которые поделились с нами (и вами) теплом своей души.

Уютного чтения!

С любовью и искренним восхищением, организатор марафона «Простые радости» Катя @yes_im_writer

– Девушка, подайте мячик! – белокурая пухляшка ласково помахала мне из-за высоких пик забора у футбольного поля.

– Девушка! Ха-ха! – пробасила рядом глумливая рожа пубертатного разлива. – Де-е-е-вушка! А-а-а!..

Я улыбнулась девчушке, пинком отправила мяч на ее сторону и уже без улыбки глянула на подростка в чёрной куртке. «Заткнись, придурок!» – имел в виду мой взгляд. Но молодой скот не унимался:

– Д-е-е-е-вушка! Дашка-дура, какая она девушка?!

Необременительные прежде, сорок два года вдруг накрыли душным ватным одеялом. Как – уже? Я – всё? Этот говнюк будто хрястнул дверью мне по носу. По его сторону – звонкий и холодный сквозняк молодятины в солнечной листве. По мою – закрытая форточка, липкий запах корвалола, тиканье будильника в старой пустой хрущёвке.

Понурой тётей плюхнулась я в авто. Из угла салонного зеркала смотрела пара уставших глаз, меж бровей встала морщинка, мол, а я давно тебе говорю – пора и честь знать, в наши-то годы! Да я… просто не выспалась и не накрасилась просто! Да я сейчас тончика разотру, ресницы накрашу, по губам алым блеском пройдусь, я вообще-то симпатичная! И не старая… практически… мне б выспаться… Да я Ленке сейчас позвоню, вот что!

Ленка, моя идеальная подруга: старше, толще и болтливее. Кому повезло услышать, как Ленка произносит слово х@й, те сразу понимают, что перед ними завкафедрой романо-германской филологии.

– Ленусик, я в печали!

– Ща, погодь, курева возьму… Ну? Чё ты? Как ты?

– Да так. Вот скажи, Лен, я уже всё? Того? Старая, а?

– Хосспади! Дурная ты – это да, а старая – не. Если ты старая, мне что, каблуки скидывать, тапки белые мерить? С дуба рухнула, мать? Те кто там мозг парит, муж? Дети?

– Ну, типа дети, да…

– Вмажь им по шее! «Молодая – старая» – это подростковая хрень, как прыщи. Взрослая правда такая: бабы бывают ебабельные и неебабельные – всё! И это не про возраст! Ты бабку мою помнишь? Раю, да. Ну? В шестьдесят семь лет за грибами в лес шла, губы красила. Я ей: «Баб! На кой?» А она: «А ну как татарин какой попадётся?» – Ленка хрипловато засмеялась. – И ведь попался! Слышь? Правда, не татарин – целый еврей! Ну как целый, полноги в нём не хватало. Молоденький, ага, шестьдесят один годик. А бабке за семьдесят было, когда они поженились.

– Что, прям по-взрослому?

– А то! Свечку не держала, но койка у них одна в доме была… Так что ты, девочка, бабку мою на том свете не смеши – старая она! Муж теребонькает?

– Теребонькает…

– Кто б сомневался! Всё, Оксанка, не беси меня! У меня конференция через два часа, башка не мытая, а я тут тебя жизни учу. Пока, давай, не дури!

«Ебабельна, теребонькает»… Вот откуда в её учёной голове такие бубенцы расписные? Разговорчики горяченькие, солёные хиханьки да хаханьки, черный перец матерка – и вот уже едет по Гагарина весёлая баба, и машинка у нее красивенькая, и тёплый ветер в открытое окошко, и в левом углу салонного зеркала улыбаются зелёные глаза. А морщинка меж бровей расправилась и замолчала, не любит она вот это вот всё.

Алёнка откинулась на тощую больничную подушку, от которой ощутимо пахло хлоркой, натянула до подбородка колючее одеяло и выдохнула:

– Хорошо-то как!

– Что здесь может быть хорошего? – полная дама в бордовом вельветовом домашнем костюме скривилась и брезгливо поджала полные губы. – Ванны в палате нет, одна раковина, а купаться извольте в общем обшарпанном душе в конце коридора. Мутная жидкость – не иначе как суп из табуретки, котлеты, скорей всего, из туалетной бумаги с добавлением лука. Компот из сухофруктов, который испортить невозможно, и тот несёт половой тряпкой. И это они называют обедом!

– А мне девчонки пижаму принесли, – невпопад ответила Алёнка. – Как замечательно!

– Пижаму? И что замечательного в пижаме? Это вообще не комильфо – среди бела дня обряжаться в пижаму. Больница – не повод распускаться, – пожала плечами дама, раскладывая пожитки в покосившуюся трёхногую тумбочку.

– А ещё мне передали тёплые носки, их мама вязала из шерсти нашей козы Марфы, – продолжала радоваться Алёнка, высунув из-под одеяла ногу в толстенном пуховом носке. – Я теплолюбивая, всё время мёрзну, а теперь совсем-совсем согрелась, – прижмурилась она от удовольствия.

– Ты откуда взялась такая блаженная?

– Из реанимации, – смущённо улыбнулась Алёнка. – Меня по скорой прямо с лекции по истории привезли, с перитонитом. Прооперировали и пять дней держали в реанимации. Думали, не выживу. А я оклемалась. У нас вся родня живучая. Знаете? – она приподнялась на локте. – Ко мне девчонок не пускали. Я, когда в себя после операции пришла, стала медсестричку просить, чтобы хоть на минуточку, хоть одним глазком. К дядьке, что напротив лежал, два раза посетителей пускали, а ко мне – нет. Так она мне шёпотом сказала, – у Алёнки разом наполнились ужасом глаза, – что пускают только к тем, кто безнадёжен. Представляете? Я больше и не заикалась о подружках. А сюда можно приходить всем-всем, – она опустилась на подушку, закрыла глаза, и на лице её, как солнечный лучик, засветилась улыбка самого счастливого человека на земле.