Алексей Алейников - Конверт

– Раздевайся!

Снимаю костюм, рубашку. Галстук и ремень тюремщик откладывает в сторону. Проверяет каждый карман, тщательно прощупывает швы пиджака и брюк. Часы и обручалку кладёт в кулек.

Касается креста.

– Золотой?

– Да.

– Снять!

Смотрю недоуменно.

– Почему?

– Не положено.

Снимаю крест.

Остаюсь в одних трусах.

– Снять!

– Зачем?

– Молчать! – рука тюремщика тянется к дубинке на поясе.

Раздеваюсь догола.

– Присесть десять раз! Наклониться!

Смотрит мне в зад.

«Отчего же фонариком не посветил, проктолог хренов?» – думаю со злостью.

– Открыть рот! Одевайся!

Натягиваю одежду.

– Руку сюда!

Тюремщик мажет руку чем-то синим и, крепко сжав кисть, перекатывает подушечки пальцев по серому бланку. Герой какого-то фильма назвал это «игрой на рояле». Похоже. Все процедуры позади. Уже другой харон («Руки за спину!») ведёт бесконечно-длинными коридорами. Одни двери-решётки, вторые. Каждый раз, пока открывает замок:

– Стоять! Лицом к стене!

Ковровая дорожка цвета запёкшейся крови гасит звук шагов. Бесшумно идём мимо нескончаемого ряда выкрашенных в тёмно-зелёный цвет дверей.

– Стоять! Лицом к стене!

Провожатый снимает с пояса длинный ключ и проворачивает в замке. Клацает отодвигаемый засов. Дверь открывается бесшумно.

– Заходи!

Ступаю со света во тьму. Первое, что бросается в глаза – экран телевизора, висящего под потолком. По изумрудному полю бегают разноцветные фигурки. Глаза постепенно привыкают к полутьме. Различаю очертания двух нар. Все четыре места на них заняты.

С нижней нары привстаёт долговязый мужчина. Не отрывая глаз от экрана, машет рукой куда-то в дальний угол. Там, прямо под телевизором, нахожу три табуретки. Мне уже всё равно на чем спать. Измученное тело ноет и болит. Кое-как вытягиваюсь на твёрдых квадратиках и проваливаюсь в забытьё.

Утро. Лампа над входом вспыхивает сверхновой звездой. Мучительно трудно расправляю затёкшие ноги. Вскоре начинают шевелиться и соседи.

Первым скатывается на пол кругленький мужичок лет пятидесяти. Дружелюбно улыбается. «Новенький?». Не дожидаясь ответа, проскальзывает за перегородку, где долго журчит струей мочи. Затем, фыркая от удовольствия, умывается. Шум в камере будит остальных.

– Иваныч, дай поспать! – черноволосый здоровяк на нижней наре переворачивается на другой бок.

Ловлю на себе взгляд ещё одного проснувшегося.

– Новенький?

– Да, – смотрю на растрёпанную голову.

– Ну, тогда добро пожаловать!

В середине дня из камеры «с вещами» забирают двухметрового брюнета. На его место перекатывается толстяк. Как новенькому, мне достаётся верхняя нара. С трудом вскарабкиваюсь на второй этаж.

После сумасшествия последних дней трудно перейти в режим неторопливого существования. Время, до вчерашнего дня нёсшееся со скоростью сверхзвукового истребителя, вдруг, по велению внешней воли, становится тягучим словно клей. Его так много, что поначалу просто не знаешь, что с ним делать.

В камере нет книг и газет. Зато валяется куча сборников кроссвордов. Они все, кроме самых сложных, разгаданы предшественниками. «Древнегреческий бог торговли и воровства. 8 букв. Первая – «эм».

В томительном ожидании проходят два дня. Утром третьего дня в «кормушку» всовываются смоляные усы:

– Рыжов, на выход! Без вещей!

Снова длинный коридор. Провожатый заводит в комнатку. Выкрашенные в темно-зелёный цвет стены, два стула и стол. Пытаюсь пододвинуть стул и не могу – он привинчен. Присаживаюсь и смотрю на сидящего напротив парня со смешной чёлкой.

– Ну, что, Рыжов? Будем рассказывать? – смотрит в глаза.

– О чём? – отвечаю недоумённым взглядом.

– О работе конвертационного центра, в котором вы принимали самое непосредственное участие, – взяв ручку, заносит её над листком бумаги.

– Понятия не имею, о чём вы говорите. Ни в каком конверт… Слова даже такого выговорить не могу, я не работал. Я – сотрудник агентства «V.I.P.».

– Ага! Так этого факта вы не отрицаете? – радостно начинает строчить что-то на листке.

– Какого факта? – с тоской смотрю на покрытые нежной зеленью деревья, отсечённые от меня густой решёткой.

– Того факта, что вы являлись штатным сотрудником фирмы «V.I.P.».

Поняв, что совершил ошибку, сдаю назад.

– Вы можете подтвердить или опровергнуть данный факт при рассмотрении приказов по штатному расписанию нашей компании.

Опустив голову, рассматриваю выщербленный поколениями зеков пол. В том же темпе, с ленью той, допрос тянется ещё часа полтора.

В итоге, слегка расстроенный, но старающийся сохранить непроницаемое лицо, следователь, в последний раз смахнув с глаз непослушную чёлку, протягивает протокол допроса.

Пробегаю глазами – ничего опасного.

– Я не буду это подписывать.

Следователь едва не подпрыгивает на стуле, благо привинчен он крепко.

– Как это не будете?

– Да вот так! Не-е хо-чу! Всё!

Побагровев, комитетчик пишет в конце протокола: «От подписи отказался» и вылетает из комнатки. Тут же входит конвоир.

Дни тянутся за днями. Утро: фырканье соседа за стенками туалета, короткий обыск. Затем – томительно-долгое ожидание прогулки, кружение в залитом цементом дворике. Пол в нём усыпан плевками предшественников вперемешку с бычками. Дико смотрятся среди грязи девственно-белые лепестки вишни, цветущей прямо над прогулочным двориком. Сосед ворчит: «Опять весна, опять грачи. Опять тюрьма, опять дрочи».

Утром четвёртого дня знакомые усы цвета сажи вползают в «кормушку»:

– Рыжов! С вещами!

Вначале не могу поверить. «На волю! Слава Богу! Я уже достаточно настрадался. Кто-то решил, что с меня хватит и меня отпускают». Собираюсь за минуту.

– Готов?

Бесчисленные двери ИВС, одна за другой, открываются с хищным клацаньем. Дворик, в нём – до боли знакомая синяя «Мазда». Внутри – два дуболома в мышиного цвета комбинезонах и полковник.

– Покатаемся? – смотрит недобро, челюсти бороздят волны желваков.

Молча залажу вовнутрь.

– Трогай!

Город такой родной, такой желанный, принимает автобусик в объятия. Близок май. Воздух напоён радостью и теплом. Но в сердце стынет холодок. «Зачем меня куда-то везут с вещами? Соседи что-то говорили о следственных экспериментах, на которые вывозят из ИВС. Но какие у меня эксперименты?»

«Мазда», урча, вползает во двор серого двухэтажного здания. Клацает сдвигаемая дверь. Полковник неторопливо уходит к строению. Дверь оставляет открытой.

Один из гоблинов выползает покурить. Второй смотрит настороженно. Двор совсем невелик: если рубануть одного медведя по шее и рвануть к забору, то можно успеть. Но только теоретически – охранников двое, на брюках нет ремня, туфли – без шнурков. И главное – даже если и сбежишь, то куда?