Алексей Алейников - Конверт

– Погоди, братела, давить на массу! Покалякать надо, – Вован подвигается поближе. – У тебя, смотрю, крассы клёвые. Давай меняться! Я тебе – свои лопаря. Смотри – достойные! – показывает истоптанные туфли. – А ты на «движение» пожертвуешь свои «Найки».

– Ладно.

– Расскажи пацанам, что на воле. А то сидим здесь, как медведи в берлоге – ни телика, ни газет.

– Да я уже девять дней как оттуда, – глаза слипаются, еле ворочаю языком.

– Выборы приближаются, политики мутузят друг друга. Бывших министров отправили в СИЗО.

– Каких министров? – соседи отрываются от нард.

– МВД и железнодорожного транспорта.

– Сладкие прянички! Пощупать бы их! – один из постояльцев, замечтавшись, опускает сигарету слишком близко к одеялу. Смрад палёной шерсти заполняет камеру.

– Пиндос вислоухий! – Вован отвешивает мечтателю подзатыльник. – Смотри, куда сигарету пхнёшь! Сгорим к матери!

Постепенно все утихают. Соседи доигрывают партию. Воздух в камере сгущается от «последней на сегодня», одной на двоих, сигареты. Через минуту все спят.

Обычно в тюрьме спишь плохо: мешает никогда не гаснущий свет, спёртый воздух и сама атмосфера, насыщенная энергией страданий и несвободы. Но в ту ночь, не знаю почему, я сплю на удивление крепко и под утро вижу сон.

ПОБЕГ

Среди сотен книг моей библиотеки мне особо дорога одна: время слизало с неё обложку, многократное чтение растрепало страницы, а игривый щенок оставил на переплёте следы крошечных зубов. Но стоит только взять её в руки, как услужливая память переносит на много-много лет назад

Я вижу прямоугольник света, льющегося в спальню из окошка выше двери, ряды кроватей с посапывающими одноклассниками и себя, склонившегося над книгой. Перевернёшь страницу – и Дик Сэнд выводит «Пилигрим» в полное опасностей плавание, а могучий Геркулес в очередной раз спасает пятнадцатилетнего капитана. Забываю обо всём: мне снова десять, я – ученик третьего «А» класса специализированной школы-интерната №1.

Алексей Рыжов, октябрь 1978 г.

Из окон струится шафрановый свет осеннего утра. Сон ещё держит в крепких объятиях одиннадцать мальчишек. Александра Георгиевна, осторожно приоткрыв дверь, входит в спальню. Половица возле кровати громко скрипит, но я не просыпаюсь. Прикосновение к худенькому плечу: – Алёша, пора вставать! Ты сегодня дежурный. Не забыл?

Сложно десятилетнему мальчишке выныривать из глубин приятных снов. Будто после нырка ты рвёшься вверх, но упругая, словно кисель, вода не пускает, тянет вниз. – Я уже встаю

Босыми ногами на прохладный линолеум; пальцами нащупываю тапочки. Десять шагов до белой двери – под ногами скрипят доски коридора. Налево – «комната гигиены» с железными умывальниками и вмурованными зеркалами. Кафель на полу вытерт до белизны. Ещё пять шагов – и кабинка туалета принимает меня.

Надо мной грозно возвышается зелёная труба, увенчанная чугунным бачком. Хищно клацает, закрываясь на шпингалет, дверь – я остаюсь наедине с тайной. Живя внутри меня, она мучительно-сладко подкатывает к горлу и наполняет тревогой длинные зимние ночи. Во мне начинает шевелиться что-то новое, словно рождается изнутри, и это новое обитает где-то внизу живота.

Томление тела иногда становится настолько невыносимым, что я залажу рукой в трусики, шарю в поисках маленького отросточка и мну его, пока он не станет твёрдым – тогда я надолго замираю в сладкой истоме. Уже несколько раз Александра Георгиевна ловит меня на том, что слишком долго торчу в кабинке туалета, но ничего с собой поделать не могу. Отвечаю через тонкую дверь, что у меня запор и надо посидеть подольше. В ответ воспитательница сердится и требует, чтобы быстрее выходил и не задерживал весь класс.

Сегодня тороплюсь – наспех чищу зубы и, брызнув в лицо холодной водой, бегу в спальню.

Костюмчик из шерсти пополам с полиэстером, белая рубашечка и алый галстук из ацетатного шелка, слегка пахнущий горелым от ежедневной глажки – всё это быстро надевается. Минута – и я готов нестись в столовую.

Топот быстрых ног по гулкому дереву ступенек. Забегаю в раздевалку. Здесь, на серебристых крючках, отдыхают пальто. Спящие в ячейке под вешалкой, начищенные с вечера, ботинки приветствуют хозяина. Проношусь каменной лестницей, ведущей вниз с веранды – и мчусь, шаркая плохо зашнурованными ботинками, в столовую.

Задерживаюсь у покрытой первым ледком лужицы, надавливаю носком ботинка на стеклянную поверхность – с хрустальным звоном лопается лёд и чернильная жижа выступает из разлома. Бегу дальше, мимо роняющих лимонные листья тополей и корпусов старшеклассников. Пар, вырываясь изо рта, клубится облачком.

Впереди – самая высокая лестница. Не сбив дыхания, взлетаю на последнюю ступеньку. Передо мной открывается бескрайняя площадь, заканчивающаяся махиной столовой. В центре агоры – клумба с малиново-черными головками полковников и отцветшими ноготками. На ходу успеваю сорвать засохшую головку цветка и, размяв пальцами, рассыпаю за собой пушистый след.

Пять высоких гранитных ступеней – я уже в столовой. Поворот направо, к раздаточной. «Первый!»

Широкие тётки в поварских колпаках помешивают в гигантских кастрюлях манную кашу.

– Ну що, синку, вже прибіг? – сверкая золотыми зубами, большущая повариха с высоты весело смотрит на меня.

– Да, – отвечаю робко. – Добре. Який клас? – Третий «А».

– Добре, – повариха, шевеля губами, ведёт ручкой по списку. – Тримай.

На стойку, вровень с моей макушкой, выставляется гора яиц с лиловыми печатями на скорлупе. Перед поеданием яйца с позеленевшими от долгой варки желтками участвуют в жестоких битвах: у чьего яйца макушка крепче, тот и победил.

Затаив дыхание, осторожно снимаю с оббитой сияющей жестью стойки добычу и несу в зал, к столам.

Хлопает высоченная входная дверь; в холл врываются отставшие дежурные других классов. Среди них старшеклассники, но я спокоен: мой класс – первый в списке на выдачу.

В воздухе мелькает черпак на длинной ручке. Горячая манная каша сползает в глубокие стальные тарелки. Теперь это богатство надо перенести в зал. На обычный поднос из коричневого пластика в один ряд можно поставить только шесть тарелок. После многих тренировок и падений, я освоил искусство переноса девяти тарелок одновременно – внизу шесть и ещё три во втором ряду. Два подноса – и на сером пластике стола паруют восемнадцать порций манной размазни.

Подходит очередь аккуратно нарезанного хлеба и самого ценного – кубиков масла. Напоследок, зачерпнув из котла, размером с дом, тётка наполняет чайник и отдаёт мне.