Ярослав Шумахер - В тени каштана. Миниатюры

– Солгал? Зачем? Я почти поверила тебе, и солгал ли? – в её глазах промелькнуло удивление, сменяющее отчаянное недоумение.

– Совершенно точно, Лил, я солгал наверняка, поэтому ты и поверила; дапертутто-Везде-Нигде, другими словами, это то, чего нет, ну, в общем вымысел, который занимает нас, захватывает наше воображение так сильно, что благодаря этой страсти оживает, вовеществляется, понимаешь?

– Нет, как может ожить то, чего нет?

– Как только что произнесенная моя ложь. В мире так много интересного, а ты совершенно ничего не хочешь знать, меня это настораживает.

– И ты решил меня подло обмануть? Поиграть моими чувствами, да? Однако, теперь я буду умнее, Гумичка; и тоже преподнесу тебе сюрприз не ровен час.

– Да, к черту дапертутто, иди ко мне бесовка; это было спланировано, ты все устроила, скажи? Он подхватывает её и поднимает над собой, как нашалившую девчушку.

– Гуми, Гум.. я ни черта тебя не понимаю, ты просто сверхзадача маниакальная, как ты так можешь жить? Разве нельзя смотреть на мир проще? Мир – это желание жить, мир – это шоколад. Мир – это любовь.

– Да, моя шаловливая косточка, – и он уносит её на кушетку.

Гум наблюдал за Лилит: она листала модные журналы, шелестела глянцевой чепухой, выискивая вычурные фасоны и рассматривая их; её глаза бегали как воробьи в песочных баталиях; и это нескрываемое её удовольствие Гум впитывал корнями и фибрами своей потрескавшейся и полинялой души. Впрочем, он уже привык к таким сценам и обиходу, Лил могла делать несколько мысленных операций в секунду, пока глаза заняты фасонами, мозг прикидывал планы на неделю, а животик Лил прикидывал основное меню, Лил могла думать и животом подчас; ноги Лил также могли жить отдельно от разума и тела, выстраиваясь в загадочные змеиные переплетения, распрямляясь и вновь собираясь в клубки. Гум даже научился предугадывать её настроения и порывы, наблюдая за этими хитросплетениями и марш бросками, вот и теперь было ясно, что эти ноги улизнут в бутики, а потом рестораны и, возможно даже ночные пати, полные абсурда и алкоголя. Гум несколько встревоженно вздохнул, но совсем тихо, чтобы она не услышала, и исподволь начал разговор.

– Лил, знаешь, я начинаю новую книгу, мне бы хотелось услышать твое мнение как независимого эксперта, ммм, что скажешь?

«Ну, вот началось, только приляжешь отдохнуть», – с тоской подумалось Лилит. И все же она включила четвертую мысленную операцию в угоду этому мнемоническому событию.

– И? По-моему, ты уже целый год собираешься с мыслями, и вот, ты все хорошо обдумал, дорогой? – уже ехидничала она, настроение у неё было прекрасное и праздники на носу сулили веселье.

– Да, то есть я как раз размышляю над сюжетом, и остановился на одном названии, оно само пришло мне в голову, будто свыше кто-то настоятельно прошептал мне, «Скрип больного дерева»…

– Хмм, это удивительно, Гум! И о чем же скрипит дерево? Ах, да, дай я угадаю! О чувствах, да, одиночество, тоска… ммм любовь, наверное!

– Лил, может быть, ты читала Димфну Кьюсак, её «Полусожженное дерево», мне пришла на ум эта книга, в детстве я читал этот роман, и он меня тронул.

– Нет, Гум, ну, откуда я могла его читать, – это начинало её немного злить, – откуда ты выкапываешь эти названия, это совсем не из моей жизненной оперы, – отрезала она, и даже слегка пожалела о таком тоне уже, потому как ноги её скрутились в какой-то невообразимый узор.

– Лил, а ты не думала о йоге, мне кажется, твоему телу не помешали бы занятия йогой, – прокомментировал Гум, видя эти завораживающие петлеобразные пассажи.

– Нет, это утомительно для меня, я пробовала, но мастер был недоволен, потому как я порывалась сама преподать ему урок, и я решила, что мои бесценные ноги недостойны такого пиетета, – Лил облизнулась довольная и даже прищелкнула языком.

– Лил, ты неподражаема, однако беспорядок твоих мыслей и ног вселяют в меня беспокойство уже, – пронудил Гум.

– Не беспокойся! Мои ноги сами себя отпустят погулять и за покупками, а потом также вернуться и будут стоять у плиты, словно столпы храма в Иерусалиме, цементируя домашний уют!

Гум, уже совершенно обескураженный, «и где она нахваталась этих словечек, бестиарная шаловливая кошка», – подумал он про себя.

– Тааак, – протянул Гум, – и все же, мне нужны некоторые рекомендации относительно сюжета, Лил.

– О, боже! Я что похожа на критика? И с какой стати ты стал беспокоиться о сюжете. Ты всегда писал, как бог на душу положит, или кто там еще, у тебя такой обширный пантеон, и вдруг теперь у меня просишь помощи как у Альцгеймера!

– Да, и вот теперь я решил задуматься о сюжете, потому как хочу написать простую меланхоличную и добрую историю, Лил, у меня даже есть небольшое задание, все равно ты болтаешься по злачным местам без дела, а так принесешь пользу мне, – уже как по накатанным рельсам пёр Гумбольт.

– Что??? – чуть не заорала Лил, это было выше ровно на два тона, и Гум обрадовался в глубине души, потому как это говорило о том, что Лил вполне согласна, вот если бы было на три тона выше, – тогда дело застопорилось с большей вероятностью, однако Лил была все же любопытна больше, чем эгоистична.

– Лил, послушай, это будет вполне реалистичная история с преамбулой, развитием и взвешенным завершением; и мне нужна кое-какая информация от тебя, моя кизиловая косточка!

– Хих… хорошо, кто главная героиня романа? Что ты хочешь донести этой историей, помимо любовного скрипа, о боже! Я не соглашалась на это!!! Я потребую плату с твоего гонорара, потому как ты совсем обленился!

– Это Розамунда…

– Розамунда? Я где-то уже встречала этого персонажа в твоем пестром творчестве, по-моему.

– Разве? Хорошо, Розалин, пусть Розалин, тебе нравится?

– Кто она?

– Лесбиянка…

– И?… протянула Лил, – не подходит.

– Что не подходит?

– Имя Розалин не подходит, если она лесбиянка, это обычно андрогинные создания, с андрогинными именами, Кэролин, Лаура, Сьюзен, Максвел, Линда, что-нибудь в этом роде.

Гум задумался и видно, это немного его опечалило.

– Нет, это Розалин, по-детски инфантильная душа, попавшая в стечение жизненных обстоятельств, слегка астеничная, аутентичная и гипертрофировано циничная.

– Хорошо! Я что должна делать, во льдах Арктики словно «Потемкин», курсировать твой роман, есть какие-нибудь инструкции, маэстро?

– Да, примерно так, – заулыбался Гум, – ты же у меня умница, и у тебя много бесценных подруг, правда, мой корнишон сердобольный??? Мне нужна психология, сюжет выстраивается по аналогии высвобождения психической функции, и мне нужна инсинуация, чтобы вывернутую психику дешифровать, понимаешь меня, крошка?