Евгений Ткаченко - За рябчиками. И другие рассказы

Дед он был добрый, с мальчишками дружил и в лужах оставлял рыбу и для нас. Если не прозевать момент и встать очень рано, то из луж можно было сачком наловить еще много рыбы. Как только он опускал шлюзы, вода быстро наполняла реку, и рыба из луж уходила в нее.

Установил мельник рекорд долгожительства для мужчин этой деревни, не побитый и до сих пор. Прожил он на белом свете 93 года.

За время, проведенное в деревне, удалось мне обойти все окрестные леса и болота.

Как же природа здесь была богата на свои дары! Грибы – на любой вкус: белые, красные, подберезовики, называемые здесь обабками, лисички и опята. Особенно большое изобилие ягод. В разное время лета мы ходили за гоноболью, малиной, черникой, морошкой, а осенью – за брусникой и клюквой. И носили все это богатство ведрами и корзинами. Любимая ягода почти всех и гвоздь каждого сезона, конечно, морошка. Варенье из нее восхитительное, вкус медовый, а когда его варят, то медовым ароматом пропитывается весь дом.

Прошло много лет, и красоты в деревне и вокруг нее явно поубавилось, а в речке практически исчезла рыба. Возможно, это связано с тем, что ушло в мир иной поколение людей верующих, поколение, жившее в гармонии с природой, и сменилось, как и везде, людьми, выросшими при советской власти с установкой: природу безжалостно покорять и властвовать над ней. Рукотворная красота, которую оставили нам наши предки, совсем уже почти вся исчезла или превратилась в руины, как церковь на Божьей горе.

И сокрушалась душа в безысходности, и не верилось, что возрождение возможно. Но вот всего-то лет пять-шесть назад случилось чудо. Случилось совсем нелогичное и неестественное. На фоне всеобщего развала и разрухи не только внешней, но и в головах и душах населения, вдруг встал, как Феникс из пепла, храм Успения Божией Матери, и вокруг него стала возрождаться красота и радость. Оказалось, чудо это связано с человеком и, конечно, с верой.

Успенский храм и Парк Мира

Храм восстановлен благодаря трудам, вере и энергии практически одного человека – протоиерея отца Вячеслава. Появился в деревне приход, и уже пятый год регулярно проводятся службы. Восстановлен не только храм, но за четыре года сформирован прекрасный архитектурно-парковый мемориальный комплекс, который объединил в одно целое воинское немецкое захоронение, Успенский храм, обустроенный храмовый родник и Парк Мира с аллеей скульптур.

Смотришь на это чудо возрождения и начинаешь понимать, как много может сделать один человек и что человеку, преисполненному верой, возможно все.

В деревне Сологубовке, в которой я в своем детстве проводил у бабушки почти каждое лето, протекает речка со странным названием Мга. С ней у меня связаны особенные странички жизни. Она, эта речка, появилась в них с момента осознания мной себя личностью. В общем, лет с трех-четырех. Потом, лет десять подряд, проходили только отчасти во дворе бабушкиного дома, а в основном на этой речке. Она дарила удовольствие от купания в жаркие летние дни и, самое главное, знакомила со своими обитателями в воде и над водой, а обитателей этих было невероятное изобилие. Все это я осознал уже в очень зрелом возрасте, повидав многое и отяготившись опытом жизни. Сейчас представляю, что тогда Кто-то открыл мне дверь в физический мир в самом прекрасном его виде, в виде природы почти девственной, не замученной неразумным человеком. Я зашел в него, приняв все как само собой разумеющееся, еще не видя и не понимая, конечно, настоящей красоты и чуда которое меня окружило.

Мне казалось, что эта речка везде, она охватывала деревню, в которой я жил у бабушки, полукругом. Так казалось потому, что бывшая усадьба князей Юсуповых воспринималась нами как часть деревни. Конечно, когда моя бабушка была молодой, и там жили помещики, частью деревни она вряд ли ими представлялась. Теперь усадьба превратилась в отдельное деревенское чудо, и называли его все – «Парк». Словосочетание «Пойдем в парк купаться» до сих пор будит в душе самые приятные воспоминания. Так вот, этот полукруг получался только при условии восприятия усадьбы частью деревни, которая была классической, и не отличалась от большинства русских деревень. Центральная грунтовая дорога, слева и справа от нее расположены избы, на задах которых обязательный сарай, а у некоторых еще и баня. Метрах в трехстах от дороги, параллельно ей, как раз и протекала речка. Бабушкин дом был двухэтажным в четыре окна, самым большим в деревне, нижний этаж из бутовых плит, очевидно, что добытых прямо на реке, а верхний из бревна. Я так и не понял, как мой дед, всего лишь сапожник, при царях изловчился построить такой домище, да и земля, принадлежащая деду, простиралась почти до речки. Потом советская власть землю почти всю забрала, оставив сотки четыре-пять. Дом расположен почти на развилке, сразу за ним главная дорога поворачивала направо к мосту-плотине, кстати, – еще одному деревенскому чуду, разделившему речку на две части. На верхнюю, тихую, спокойную и глубокую, в некоторых местах глубиной до трех метров и нижнюю, быструю, почти горную, глубиной до одного метра. Выше плотины метрах в ста речка поворачивала почти на девяносто градусов, и такой тихой и глубокой протекала она по барскому парку, охватывая таким образом деревню.

Если идти по дороге, не сворачивать к плотине, а продолжать идти прямо, то, как раз упрешься в барскую усадьбу и выйдешь на главную песчаную аллею, слева и справа которой, растут громадные дубы и липы. Их осталось очень мало, но все же отчетливо видно, что высаживались они вдоль аллеи. Эта аллея упирается в речку. Справа от нее, при входе в парк, всего-то метрах в тридцати на пригорке расположился деревянный барский дом, ниже которого, ближе к речке, опять же стоят редкие древние дубы и липы. Местные говорят, что в войну почти половина деревьев была вырублена.

Зимой барский дом служил школой, а летом в нем располагался пионерлагерь. Одно лето моя старшая двоюродная сестра Анна работала там пионервожатой, и я, семилетний, помню, бегал туда в надежде, что она догадается завести меня в этот чудесный барский дом, и я увижу как там внутри. Но сестра всегда была окружена пионерами, занята, и в доме я так и не побывал. Как же я об этом сегодня жалею, хотя понимаю, что ситуация была для меня безнадежной. Отряд был влюблен в нее, причем и девочки и мальчики. Невозможно было не влюбиться в девятнадцатилетнюю цветущую красавицу, энергичную певунью с большими глазами и вьющимися локонами волос, спадающими на плечи. Я ревновал ее к пионерам так сильно, что подавлял в себе желание ходить туда часто.