Виктор Геронда - Чаша холодной воды

Скорчил я недовольную мину, хотел соврать, что машина не на ходу. Но меня, чую, обложили со всех сторон и сделали предложение, от которого «невозможно отказаться».

– Ладно, – говорю, – поедем.

Обрадовалась:

– Ну, вот и хорошо!

Пошел я в гараж тачку мою проверить, путь ведь неблизкий. Тормозную колодку на заднем колесе посмотрел и понял, что менять надо. До ночи провозился.

Дни десятый, одиннадцатый, двенадцатый.

Были в монастыре. Тут, оказывается, можно на три дня остановиться, на службы походить, кормят бесплатно. Условия спартанские, еда постная. В корпусах спальных во время службы находиться нельзя. Дисциплина! Вспомнилась служба моя в армии, первые месяцы, карантин. Гоняли нас как сидоровых коз, все время спать и есть хотелось.

А здесь даже раньше поднимают, в половине шестого, ходят с колокольчиком и звонят. У колокольчика звон мелодичный, но заснуть не даст. Потом еще раз пройдут, лежебок подпихнут. С колокольчиком все-таки лучше, чем когда дневальный с тумбочки орет: «Р-р-рота, подъе-о-ом!» Да противно так орет, как старшина научил, последнее слово растягивает, чтобы до самого сонного мозга дошло.

Утренняя служба в шесть часов начинается. Очень непривычно, ведь несколько лет начинал работу в офисе с девяти. Иду со всеми, недовольный и сонный, на службу, а моей жене хоть бы что. Как будто мы всегда поутру на монастырскую литургию ходили.

Служат здесь чаще всего в Успенском соборе. Очень красив собор: белый, высокий, с зелёными крышами и золотыми маковками. Двери широкие, резные, темного дерева. Внутри сначала темновато кажется после утреннего солнышка, но потом привыкаешь. Горят у икон свечи и лампады.

К одной иконе очередь выстроилась на поклонение. Говорят, чудотворная. Подошёл поближе, посмотрел. Икона большая, старинная, под стеклом. Множество подвесок висит – золотые кольца, перстни, сережки, крестики, цепочки, рубли царских времен. Много-много их. Это благодарные паломники оставили, те, кто помощь получил.

Ничего себе, думаю. Такие штуки просто так не оставляют! Постоял немного, свечи поставил и вышел, а жена всю службу отстояла. У собора скамеечки стоят, на стенах динамики закреплены, так что службу все равно слышно.

В монастырском дворе фонтаны в виде креста сделаны, очень красиво. Кресты большие, мраморные. Солнце припекает, а вода прохладная, и вообще возле фонтана хорошо. Сижу на скамеечке, от дерева тень, паломники ходят, монахи иногда, дети бегают, возле фонтанов крутятся, ручонки туда опускают.

Напротив собора еще один храм, с часами на башне и колокольней. Куранты красиво так вызванивают каждую четверть часа. Во дворе клумбы разбиты, и так и сделано, что цветы разноцветными ярусами насажены, а в центре розы. Как в каком-нибудь ботаническом саду. Никогда такого не видел. Красота неописуемая!

Тут служба кончилась, народ начал из собора выходить. Супруга подошла и говорит:

– Сейчас трапеза будет, пойдем?

Слово-то какое – трапеза… Не еда, не перекус, не «жрачка». Пожалуй, именно трапеза здесь и уместна. Это на работе мы едим или «жрем». Здесь такие слова режут слух. Если бы сюда не приехал, никогда бы не задумался.

Что там еще у них? Уста, ланита, десница, чело… А ведь красиво звучит! И вообще все здесь красиво. Стоим с супругой и вдруг видим – монахи строем идут. Впереди фонарь несут, и отцы в две колонны следом идут – бородатые, в черных клобуках и рясах. Впечатляющее зрелище!

– Смотри, – жене говорю, – как солдаты на параде!

Кинула серьезно:

– Солдаты и есть. Только это не простые воины, а спецназ. Потому что опытны и искушены. Это они на трапезу пошли, пойдем и мы. Мы вроде как тоже военные, только в хозвзводе, и наше дело – картошку чистить, посуду мыть и печку топить.

Хмыкнул я, и опять служба моя вспомнилась. На карантине у нас хозвзвод был, там ребята за свиньями да коровами ходили, помои выносили, навоз убирали. Зато дедовщины там не было… А мы в части на первом году как веники летали. Зато я воинскую специальность радиотелеграфиста освоил и первый класс получил.

И работал на главном направлении, куда еще только двоих человек допускали. Много радистов у нас было, но там работали только лучшие. До сих пор азбуку Морзе помню, напев каждой буквочки и циферки. «Э-лек-тро-о-о-он-чи-ки», «э-эй-да-ай-за-ку-рить», «ве-дут-сол-да-а-а-та-а-а». Сейчас дадут телеграфный ключ, посижу недельку – и хоть опять радиограммы передавай. Скорость, правда, быстро не наработаешь, тут время нужно.

Хотя, конечно, времени много уже после службы прошло, ключами давно никто не выстукивает, другая техника в ходу. И частоты помню, на которых работали. Во научили! Вовек теперь не забудешь!

Были спецы у нас – слухом определяли, какой именно передатчик из десяти наших работает. Я потом тоже научился, хотя и ошибался иногда.

Есть что вспомнить! Два земляка моих в автомобильную учебку попали – и потом водилами на ЗИЛ-ах работали. Пригодилась армейская наука. А два года быкам хвосты крутить – это колхоз какой-то, а не служба…

Трапеза мне скудной показалась, мясного ничего не было, непривычно. Говорю:

– Слушай, я тут на такой кормежке ноги протяну.

Жена в ответ:

– А тут продуктовая лавка есть, пойдем чего-нибудь купим.

Подошли, посмотрели – пирожки продают, печенье, кофе, чай. Улыбается Катерина моя:

– Приедем, я тебе самых лучших котлет нажарю!

– Точно как на карантине было! – думаю.

И улеглось раздражение мое. Не хватало еще сопли тут распустить…

А пирожки с картошкой вкусные здесь пекут. Почти как домашние! Хотя и постные.

Перешли по мосту через реку и пошли вдоль набережной гулять. И оттуда очень красивый вид открылся. Те, кто монастырь здесь строил, правильное место выбрали: горы над рекой, поросшие лесом, и среди всего этого высокие светлые строения. Горы на срезе белые, меловые, как стены храмов. Аж дух захватывает.

Река здесь неширокая, течение быстрое. Утки дикие стайками плавают, близко к берегу подплывают. Знают, что кто-то из паломников обязательно кусочек хлеба кинет. Никто здесь с ружьями не ходит, и чувствует это Божьи создания, не боятся.

Чуть дальше от берега – роща дубовая, и в ней – два здоровенных высоченных дуба. Редко такие увидишь. Лет по двести им, не меньше. Под дубами палатки стоят, народ тут отдыхает. Пляж неподалеку. На поляне костерок развели, варится в котелке что-то. Говорю:

– Слушай, надо сюда еще раз приехать. Палатку возьмем, поживем робинзонами?

– Робинзонов тут полно. Говорят, там выше по течению еще много таких пляжиков есть.

Понравилось мне в этой дубовой роще. В дубах сила первобытная чувствуется. И вообще, хорошо здесь.

Вечером еще одна служба была. Жена в храм пошла, а я по горному серпантину поднялся к церквушке святого Николая, которую неизвестно как на склоне горы возвели, и долго стоял там на площадке. Река и монастырь остались далеко внизу, а спереди – сколько видит глаз – безбрежное зеленое море заповедника. Вот бы остаться здесь навсегда, так хорошо и спокойно!