Гайя Азези - Чёрный мёд. Ты выбираешь свое счастье

– Вот что я вам скажу, Эмма, вам было бы полезно пожить некоторое время у меня, независимо от того, как пойдет жизнь в той квартире, откуда вы убежали.

– Почему?

– Знаете, что происходит с фабричными курочками, когда их впервые выпускают на лужайку в деревне и там вокруг пощипывают травку сельские курочки?

– Не знаю. А что происходит?

– Фабричная курочка всю свою жизнь жила в клетушке, в которой на один квадратный метр с ней соседствовали еще пятнадцать таких же. Она привыкла к тому, что пространства нет. Ну как в тюрьме – бок о бок с товарками. И когда ее выпускают на волю, на зеленую траву, где она одна на десятки квадратных метров, если не на сотни, она несколько дней стоит на месте! Она просто не знает другой жизни! Она не знает, что можно наслаждаться свободой.

Эмма разрыдалась.

– Простите меня, ради Бога, – Данила сгреб ее ладошки и зажал между своих ладоней, – я совсем не хотел вас расстраивать!

– Да, я знаю. Я верю вам! Просто вы очень точно показали мою проблему через эту несчастную курочку. С той разницей, что она сама из фабрики выбраться не может… А я ведь человек. Я могу.

– Эмма, к сожалению, люди тоже иногда нуждаются в ком-то, кто их выпустит из их же клетки. Это как поломанная система сама себе помочь не может. Нужен мастер извне. Согласны?

– Да, именно так, – вздохнула Эмма и развернула чалму, вернув первозданный вид полотенцу.

Роскошные русые волосы по пояс, еще мокрые, рассыпались по плечам. Она знала, что ее густые волосы – редкостное богатство и самый сильный пункт в ее внешности, но сейчас она не собиралась демонстрировать свою красоту – только подсушить.

– Вам нужен фен?

– Спасибо, что спросили, но я не люблю фенов…

Кухня оказалась совершенно новаторской – никаких открытых и застекленных полочек-ящичков и сложных фасадных поверхностей. Гладкие фасады из каленого стекла цвета бетона с фисташковым фартуком из стеклянной плитки в мелкие кубики. Рабочая поверхность – тоже фисташковая из композитного материала, который на ощупь – как камень, но «перетекает» и составляет углубление мойки. Пол из белоснежного мрамора, положенного без швов, и вместо обычного стола – кухонный остров с основанием из шкафов и огромной столешницей, на которой можно было бы делать выкройки. Стулья – барные с мягкими сиденьями из белой кожи и спинкой-подхватом на талию тоже из кожи.

Абсолютно мужской интерьер с явным отсутствием женского духа.

– А кто поддерживает у вас такой исключительный порядок? – не удержалась Эмма и задала вопрос на грани приличия.

– Я сам. Плюс раз в неделю приходит домработница. Она и готовит немного. Но я, знаете ли, балованный гурман, предпочитаю сам.

– А кто вас разбаловал? Мама?

– Нет, экс-жена. У нее сейчас ресторан в предместье Парижа и личные мишленовские звезды. Она как задала тон дома, так я и не смог снизить планку. Вы конфитюр с грушами попробуйте! Лично делал!

– А что это за вкрапления в конфитюре?

– Корочки лайма мелко нарезанные…

– И… бадьян?

– Да! Признаюсь, перепробовал и корицу, и гвоздику, и даже душистый перец, а вот бадьян оказался самым подходящим…

– Мне к вам надо на мастер-класс, – прикрывая глаза от наслаждения, молвила Эмма.

– С удовольствием проведу! Пробуйте сливы! Я их неделю присыпанными сахарной пудрой томил в духовке!

– Боже, какие тонкости! Сахарная пудра вместо сиропа!

– Да, может быть еще тростниковый сахар.

– Да, непременно. Начинаю смаковать ваши сливы… – молвила Эмма и отправила в рот половинку упругой сливки мармеладного вида. – Так мы отвлеклись от темы. Что будет «во-вторых?»

– А во-вторых, вы даже не представляете, Эмма, со сколькими женщинами меня знакомили родные, друзья и даже бывшая жена, которая сейчас в Париже.

– С француженками?

– И с француженками тоже. Но вот что любопытно: шел я себе по Русановскому мосту и почему-то меня таким магнитом к вам притянуло. Сейчас вот гляжу на вас и знаю одно: хочу, чтобы именно вы были хозяйкой в моем доме.

Эмма резко поставила чашку на блюдце.

– Позвольте мне договорить. Это вне всякой логики. Я вас не знаю. И в то же время мое сердце сейчас прыгает от радости, как будто знает вас. Как будто мне семнадцать лет и все невозможное возможно! И вот сидел бы и кормил бы вас конфитюрами всю оставшуюся жизнь… Образно говоря…

– Я глубоко замужем.

– По документам да. А в реальности – за бесом.

– Это как?

– Ну, вы же не станете отрицать, что тот человек, с которым вы шли под вальс Мендельсона, и тот человек, который заставил вас убежать в ночь, – это два разных человека.

– Да.

– Тот, кому вы давали обещания верности, уже не существует. Есть только его критически поврежденная оболочка и новое содержимое, которое внушает вам вину.

– Да, именно так. А вы сильны не только как архитектор!

Эмма задним числом сообразила, что сказала двусмысленность, которую можно истолковать в сексуальном контексте, и сразу вдогонку добавила:

– Я имею в виду, что вы сильны как психолог!

– Послушайте, Эмма, мы сейчас допьем чай и разойдемся по разным спальням. На этот счет можете быть совершенно спокойны. Быть может, у вас еще все наладится. Но знайте, что я вас подожду. То есть с утра мне надо будет в шесть тридцать уехать, вот вам ключ от квартиры. Занесете мне завтра или послезавтра вечером, ладно?

– И вы не опасаетесь, что я тут полквартиры вынесу?

– Нет, отнюдь. Вы не из таких.

– Это вы так ищете повод еще раз встретиться?

– И это тоже, не скрою.

– Ключи, конечно, занесу. Но я не буду с вами встречаться, потому что я замужем.

– Да, сегодня. А завтра посмотрим. Разное может произойти. Замужество может закончиться. И вы передумаете.

– Не исключено. Но мне трудно сейчас даже представить какую-то новую историю…

– Я вам неприятен?

– Что вы! Приятны. Но пока… не более того.

– Значит, надежда есть. Желаю вам крепкого сна. Знайте, что завтра, то есть уже давно сегодня, вы можете не только ключи принести, но и остаться еще на ночлег, если в вашем доме вам будет оставаться опасно.

– Спасибо, вы так вовремя прошли по мосту!

– Кто знает, может, это я должен сказать спасибо вашему нынешнему супругу, что он заставил вас оказаться ночью на мосту…

Что случилось дальше? Пастельная комната так охраняла сон Эммы и Влада, что они спали крепко и не слышали, как хозяин осуществлял утренний туалет, завтракал и покидал квартиру. Проснувшись около половины восьмого утра, Эмма застала на кухне манную кашу с цукатами в сверкающей полированными боками кастрюльке, которая, как ни странно, сохраняла кашу горячей без укутывания. Кастрюлька была очень толстостенная с тяжелым дном – такие раньше Эмме не попадались.