Владимир Гарасев - Время мертвых героев

Тушкан не спешил.

Это было и хорошо, и плохо.

Хорошо потому, что позволяло держаться за багажник. При большей скорости – думала она – ей пришлось бы последовать совету Тушкана, и держаться за него. А такое тесное соседство не отвечало текущему этапу игры.

Плохо – потому, что скорость не защищала от города.

Она смотрела вокруг и вспоминала, как летела с аэропорта на джипе, и от скорости казалось – да, это хреново, но не совсем настоящее. Не в ее мире. Город оставался картинкой из видео по Теории современной войны.

Неспешный байкинг создавал обратный эффект. Город оказался реальным. И эта реальность окружала со всех сторон.

Давно стемнело, и классический местный пейзаж стал полосами и пятнами света, вырванными из кромешной тьмы фонарями, вывесками и окнами.

Впрочем, картинка из Теории современной войны продолжалась недолго. Вскоре дома стали сначала почти, а потом и совсем настоящими. Мусор и запах исчезли.

Потом дома на одной стороне улицы кончились, уступив место деревьям. Среди деревьев вскоре обнаружился поворот, и они свернули туда. За поворотом тоже была улица, но совершенно другая. Ни тротуаров, ни домов. Одни заборы, за которыми, подсвечивая деревья, то и дело виднелся рассеянный свет.

И – шлагбаум при въезде. И – будка с темным стеклом возле него.

Тушкан остановился перед шлагбаумом, стянул перчатку, вытащил из кармана карточку вроде банковской и приложил к столбику перед будкой.

Шлагбаум поднялся.

Улица с частными домами, что стояли за заборами в глубине немаленьких участков, с пальмами и газонами, тянулась с полкилометра. Потом Тушкан попетлял по похожим улицам, и выехал к еще одному шлагбауму – преодоленному той же карточкой – с такими же будкой и столбиком. За шлагбаумом короткая дорога вела на площадку, заставленную машинами. Только не такими, как в остальном городе. Нормальными машинами. Как в Москве, например. За площадкой светилось широкими окнами одноэтажное здание в местном стиле, с высокой крышей, имитирующей соломенную кровлю местного деревенского дома.

Тушкан заехал на стоянку, и остановился.

– Прибыли, леди. Позвольте помочь вам снять шлем…

Она не верила своим глазам.

Какая на фиг Центральная Африка!

Это Москва, Лондон или Нью-Йорк!

Клуб сиял самой модной подсветкой, самыми понтовыми отделочными материалами и абсолютной чистотой. Пахло ненавязчивой экзотикой, вроде дорогого парфюма. Все остальное было так же, как во всех виденных ею приличных клубах. Только чернокожие посетители преобладали над остальными. Но кроме цвета кожи, они ничем не отличались от остальных.

Фрагментарно освещенное помещение делилось на две части: повыше – со столиками, пониже – с танцполом. Для того, чтобы сидящие за столиками могли созерцать веселящихся внизу, словно это некое шоу?

Тушкан плюхнулся на стул за свободный столик на краю танцпола; свободных столиков было много, народ в основном стекал вниз.

Тотчас рядом возник человек в белом.

Тушкан что-то сказал ему; Рэбит не расслышала, что именно – мешала музыка.

– Что он должен принести? – спросила она, наклонившись к Тушкану.

– Местный фирменный коктейль. Он слабый, но вкусный. Леди должно понравится.

– Быстро он подошел.

– Здесь ко всем быстро подходят. Если у тебя есть карточка от ворот – к тебе надо подходить быстро.

И тотчас, подтверждая эту нехитрую мысль, перед ними явилось два стакана.

А еще – массивная, очень дорогая с виду пепельница темного камня, зажигалка и длинная сигарета на краю пепельницы.

Рэбит посмотрела на Тушкана; вполне очевидное подозрение отразилось в ее голосе:

– Что это?

– Трава. Для тебя. Я не курю. Вообще ничего.

– Трава? Здесь это можно?

Тушкан пожал плечами:

– В этой стране – нельзя. За этим шлагбаумом – можно. Здесь, как и в бандитских районах, никогда не бывает полиции. Не ее территория. Здесь своя охрана. И свои дела.

Несколько секунд она переваривала эту несколько неожиданную информацию.

– А… что будет, если я покурю? Я никогда не курила такого…

– Почти ничего. Здесь очень маленькая доза. И вторую не принесут. И еще я надеюсь, что второй у тебя никогда и не будет.

– Почему?

– Потому, что надо учить свой пока еще здоровый организм выдавать столько естественных наркотиков, сколько тебе хочется. Вся эта хрень, – он кивнул нас сигарету, – в основе своей то же самое, что выделяется у любого нормального человека. Поэтому нормальные не ширяются. Попробуй. Полагаю, ты со мной согласишься.

Потом потекло какое-то странное время, которое она не могла точно вспомнить.

Они сидели и молчали. Пили коктейль. Она не спеша курила. Пару раз она забывала о сигарете, и та тухла. Потому что – и верно – ничего особенного в сигарете не оказалось. Самое интересное было в другом.

В ней самой. Что-то такое, что началось еще на стоянке в бизнес-центре, когда Тушкан застегивал на ней шлем. Что-то плавно всплывало из каких-то глубин, и она думала, что ощущение это знакомо ей – но не по реальности, а по мечтам. Словно оттуда, из глубины, явилось невиданное ею существо – и когда оно обернулось, она увидела собственное лицо.

И еще этому ощущению очень помогала музыка. Музыки такой не слыхала она никогда.

Ни одной известной, модной в клубах композиции.

Наверное, это и музыкой нельзя было назвать. Потому, что отсутствовала мелодия. Несколько барабанов – невидимых, но ощутимо живых, нефонограммных – создавали ритм. Этот ритм сочетался с колебаниями света. Но не ярко-раздражающе-утомительными – здесь вообще не было ничего слишком яркого – а едва заметными. Двойной ритм: быстрый и медленный. Не слишком быстрый и не слишком медленный. Но все же они позволяли чувствовать разное. В конце концов ей стало казаться, что этот ритм появился и внутри нее. Двойной – одновременно. И быстрый оказался быстрее, чем тот, что был у нее, когда она сюда вошла. Она одновременно и разгонялась, и плавно уплывала куда-то.

И конечно, дело было в человеке, рядом с которым она находилась.

Тушкан пребывал в спокойной позе, откинувшись на спинку стула. Но не развалившись, а так, что его спокойствие сочеталось с собранностью – точно он готов в любой момент сделать любое движение. Она так и чувствовала: это спокойствие – готовность к движению; оно для того и нужно, чтобы движение – неосознанное, непридуманное – вышло быстрым, не тормозимым размышлениями. Чувствовала и думала: я никогда не ощущала так присутствие другого человека рядом с собой…

Она в очередной раз посмотрела на танцпол, и тогда совершенно явственное желание появилось вдруг у нее, и она сказала то, чем удобнее всего было выразить это желание сейчас: