Игорь Карпусь - Уроки без перемен. Книга жизни

Странно было читать в письме Чехова такие строки: «…за что я до сих пор считал Гончарова первоклассным писателем? Его „Обломов“ совсем неважная штука. Сам Илья Ильич… не так уж крупен, чтобы из-за него стоило писать целую книгу. Обрюзглый лентяй, каких много… возводить его персону в общественный тип – это дань не по чину…» И такие же пренебрежительные отзывы об остальных типах. Чтобы не понимал, не чувствовал – не могу допустить: слишком значительный и умный художник. Тогда почему? Да потому, что ревновал, потому что Гончаров был предшественником, а Чехов шёл по его стопам. Половина чеховских героев – обломовы, скрытые или явные, «преждевременно утомлённые люди» вроде того же Иванова. В письме к Суворину он описывается именно как разновидность Обломова, «каких много» – массовость и есть главный признак «общественного типа», в то время как исключительность, своеобразие характерны для личностей. В «Обломове» спрятаны все чеховские пьесы с их отсутствием действия, бессобытийностью: лежит человек на диване, спит, ест и разговаривает; человек, который отказался от себя. Жизнь без цели и смысла, «драма самой жизни». Причём Гончаров, в отличие от Чехова, подал своего героя обнажённо-выпукло, заострённо, без подтекста и недоговорённости, так что последователь неосознанно подпал под обаяние старшего и пошёл дальше, открыл новые обломовские типы в новое время. Эту преемственность углядели и современники Чехова.

Вот террористка-народница Вера Фигнер, натура сильная, честная и прямая. Ей разрешили читать Чехова после 22 лет заключения в Шлиссельбургской крепости. Она поглощает один том за другим и останавливается: «Нет, больше не могу. На пороге второй жизни предо мной проходил ряд слабовольных и безвольных людей, ряд неудачников, ряд тоскующих. Страница за страницей тянулись сцены нестроения жизни и выявлялась неспособность людей к устроению её». Женщина, которая с юности выстроила свою жизнь так, как хотела, безоговорочно осуждает чеховских героев. Но ведь они не придуманы, они наводняют Россию. Довелось прочитать в Интернете мнения молодых о классике. Право, они почти дословно совпадают с чеховскими. 25-летняя Наталья Бушуева: «Я не понимаю, когда книги посвящают лентяям. Зачем мне хлам, который будет тянуть меня на дно!» Софья Колеватых, 17 лет: «Если всю жизнь лежать на диване и мечтать, ничего сверхъестественного не произойдёт и мечты так и останутся мечтами. И это касается не только каких-то материальных вещей, но и любви, друзей». Сразу видно, что обе не читали и судят понаслышке. Но 17-летней Соне простительно – в её возрасте такие вопросы не всплывают. В 25 лет можно попытаться и понять, а раз не поняла, то обнаружила ту самую обломовщину, которую осудила. Обломов – не лентяй, и любовью-дружбой не обделён, хотя лежит на диване. Суть в качестве человека, а не в поведении, вне смысла любая деятельность кончается дном. Печально то, что и без дивана ничего сверхъестественного у большинства не происходит: суетливые дельцы и ревнивые потребители. И как это обе не заметили Ольгу, Штольца? Роман-то бездонный, на все времена, как обожаемый ими «Мастер и Маргарита».

«Почему не читал?» – «А зачем?» После такого ответа хочется закрыть все школы. Как будто не было тысячелетия и благоговения летописца: «Это ведь реки, напояющие вселенную…» Нет, не в книги заглядывают нынче, а в экраны мониторов и расчётные ведомости.

Под сильным впечатлением «Жизни Василия Травникова». Пронзительная, суровая вещица о незаслуженности страданий и одиночестве гордой души. Такие истории – сплетение личного и внеличного, а наши, российские, трагедии – все сплошь рукотворные, из подземелий и подвалов.

Чехов в письмах из Сибири дважды описывает эпизод с золотопромышленником. Тот совал пачку ассигнаций за врачебную помощь, а писатель не брал, совестился. Отказался и от 6 рублей за лечение мальчика, потом пожалел. Уж лучше бы взял и промолчал. Как мучила его привитая себе добродетель в тех случаях, где она разорительна и неуместна. И всё-таки он оставался рыцарем. Вот это характер!

Задумался: почему «Горе от ума»? Ум в наличии: острый, насмешливый, беспокойный, приметливый, скорый на оценки и суждения, чуткий к переменам, жадный до нового и необычного. Жизнь и людей такой ум рассматривает как объект для критики, нападок и разоблачений. Это поняла Софья: «не человек, змея!» Никто не задается вопросом: а каким умом обладает герой? Что это за ум, который только озлобляет, отваживает и плодит врагов? С таким умом можно жить одному да еще с горем. Уверен, что в социальную сатиру Грибоедов вложил более глубокий, вневременной смысл. Его можно выразить народной мудростью: «ум доводит до безумья, разум до раздумья». Чацкий начисто лишен разума, он бестолков, безрассуден. А «ум без разума – беда, разум не велит – ума не спрашивайся». Чацкий не подозревает, что существует такое различие, не догадываются и миллионы умников. Он всем предлагает свой ум, и все отворачиваются. Ум следует подавать каждый раз в новой упаковке, смотря по потребителю. Иной раз съедают гарнир, не трогая основного блюда. Молодой девушке, например, ум влюбленного нужен во вторую очередь. А Молчалин это понимает, он везде свой и ловко обходит умного Чацкого. Как самоуверен, как ослеплен превосходством герой! Как далек он от разуменья фундаментальных свойств человека, видит повсюду только тыльную сторону. Там, где нужно сближаться, влиять, убеждать, входить в доверие, он с нарастающим жаром портит отношения и ссорится. Вот драма наших реформаторов-умников: никогда не умели встраиваться и постепенно переделывать общество, группировать и наращивать силы, вести за собой. Нет, только напролом, наскоком, дерзко. Горе себе, горе с ними. Однако, что это я распыхтелся, наговорил лишку? Ведь Чацкий так молод, ему простительно, да и сам я в положении постаревшего Чацкого среди вечно довольных и не рассуждающих. Да здравствует Чацкий! Да здравствует движение Чацких!

Ходасевич безошибочно угадал символизм «Ревизора». В анекдоте Гоголь бесподобно выразил характерную черту национального облика: видимость выдается за сущность, кажущееся принимается за подлинное. Безобидного вертопраха, не помышляющего об обмане, делают важной персоной и подстраивают под него всю городскую жизнь. Чиновничья логика не совпадает с логикой обычной жизни. Именно человеческая сущность Хлестакова вводит в заблуждение городничего, здесь его опыт надувательства бесполезен. Искренность Хлестакова обезоруживает матерого пройдоху. Бюрократия и обыватели постоянно пребывают в разграфленном иллюзорном мире, видят то, чего нет, чин и человек для них тождественны. «Ревизор» и «Игроки» – два действия единой комедии под названием «Вне игры». Герои проигрывают тогда, когда их выталкивают из игры в обычную жизнь. Для городничего и Ихарева нет тайн в призрачном мире бюрократии и карт, но они совершенно не знают подлинных людей и смешны вне очерченного круга. Финал там и тут одинаковый – саморазоблачение героя.