Сергей Масленников - Ядро и Окрестность

В Москве его ждал сюрприз. У подъезда стоял тентованный грузовик, на котором работал Иван, сосед по площадке. Тот частенько одалживался на выпивку. Но всегда возвращал. Летом завод посылал его на уборочную. Он привозил лук, морковь, тыкву, капусту и все, чем богато русское поле. Подпол оборудовал в гараже. Там и держал на зиму. Жена прощала ему водку, считая добытчиком. В этот раз Ивана наградили семенем подсолнуха. Он повел Максима к заднему борту, откинул полог брезента – машина была нагружена до отказа черной свежей семечкой.

– Откуда богатство? – ахнул Максим.

– Краснодар.

– Но как же щедро платят!

– Там этого добра валом, километры подсолнуха. Неси мешок, насыпай.

Семечки Максим покупал на Новокузнецкой, куда по воскресеньям приезжал в храм. Там на задах приютился базарчик. После службы иногда захаживал, покупая квашеную капусту и семечки. Жена брала с уличного лотка венгерский «джонатан» – крупное нарядное яблоко – пять штук на килограмм.

– Все не съедим, – сказала она, кивая на мешок. – Лучше пожарить да продать.

– И куда понесешь? У магазина гоняют.

Ему приходилось видеть бабок с кулечками на ступеньках универмага. Откуда ни возьмись против незаконной торговли всегда вырастал представитель власти.

– Пойду на платформу к электричке. Люди выходят из вагонов, чего не купить.

Она тут же принялась жарить на широкой плоской сковороде. Кухня с комнатой наполнилась запахом подсолнечного масла, дымно густым. Открыли окно под вытяжку. Семечки трещали на газу. Отойти было нельзя, сгорят. Но и убавить огонь жена не решалась ради скорой жарки. Он подумал о кульках, из чего вертеть. Газет не читал. Киоск стоял на остановке. Он спросил у продавщицы «Правду». Ее полотно на развороте давало дюжий размер бумаги.

– Утром разобрали.

– А старую?

– Я у себя не оставляю. Вот, возьми «Пионерку».

Он принес домой несколько номеров, вырезал на глаз прямоугольник с ученическую тетрадь и свернул в конус. Вершину смял и переломил, как всегда делал, чтобы получить прочное дно. Полным стаканом измерил объем – кулек оказался мал. Его края не сходились в замок. При ходьбе жена могла просыпать товар.

Он вспомнил, как в Иркутске тетки продавали с тарных ящиков кедровые орехи. Обыкновенный двухсотграммовый стакан выглядел маломеркой. Его нагревали раскаленной проволокой, затем погружая в воду. Стекло распадалось вдоль трещины, как после алмаза. Понятное дело, кедровые орехи не возили из леса машинами, как семечки. Стакан сжимали и по-другому, с помощью синей изоленты, склеивая усеченные проволокой части. К таким продавцам Максим не подходил.

К пяти вечера жена вышла на перрон с багажной сумкой. Поезда развозили народ после рабочего дня. Она стояла у скамейки, не задевая прохожих, с открытым кульком в руке. Больше подходила молодежь. Парни подставляли карманы. Девчонки толпились стайкой, звеня голосами. Семечки были полные и вкусно пахли.

Максим стоял в пяти шагах. Платформа, поезда и люди, торопливо выходившие на остановке, были те же, что и всегда, но женщина, торговавшая семечками, сдвинула все это в область времени, стекавшего медленной и прозрачной смолой. Он знал, что, удерживая это состояние, соединяет с нынешним вечером ее свежесть, оставленную вместе с девичеством. Оба времени входили друг в друга, делая ее застывшим и длящимся существом. Но стоило ему дрогнуть, как стрелка часов тут же дернулась, наверстывая упущенное.

Через неделю мешок постепенно растаял. Максим щелкал семечки по дороге к участку. Земля пила воду пересохшими устами. К счастью, колодец его не пересыхал, несмотря на упорную жару. Озеро, лежащее невдалеке, питало жилу.

Огурцы созревали так быстро, словно орошающая вода входила в их плоть, минуя почву. Сорт попался изумительный, мелкозернистый, плотный и сладкий, другого слова у него не нашлось, ведь огурцы не бывают сладкими, на то они и овощ. Каким-то чудом элементы земли, воды и света составились в произведение вкуса и запаха. Он приносил домой зеленый лук. Жена варила борщ, щедро заправляя укропом перед тем, как поставить тарелку на стол. Между грядками и косогором вырос ревень. Дети с азартом жевали сочный стебель.

Семечки вместе с грибами и банкой черники дали сто рублей. Вторую банку съели сами. В соседнем доме жила знакомая со связями – Вика. Работала в жилкомиссии от райкома. Зарплату ей не платили, условие же такое: через два года обещали переселить из коммуналки в квартиру для своих. Муж устроился таксистом. Деньги у них водились, но копейку берегли. Однажды он подхватил Максима до метро – почему не удружить, раз в ту же сторону. А счетчик включил, табачок курил врозь.

– Что значит для своих? – пытал у него Максим.

– Спецфонд для начальства, классные квартиры. Есть всякие, вплоть до однушек, как у тебя. Только в твоей шестнадцать метров, а в той целых сорок. Для нашего брата бывают и трех-комнатки меньше.

Жена поговорила с Викой, та принесла ей пару сапог за сто двадцать. Сколько взяла за комиссию, не сказала.

– Есть цепочка серебряная, – предложила она. – Звено в звено входит сплошняком. У нас таких не делают – отдам за сотку. Заказывай – принесу.

Максим подарил жене на свадьбу серьги с искусственными камнями. Цепочка вкруг шеи очень бы подошла. Но у них на все про все выходило полторы сотни чистых с обеих получек – две бабки, жировка да зиловский холодильник, купленный в рассрочку, – каждый месяц высчитывали по тридцать шесть рублей.

Ягоды поспевали. Время от времени он ходил в пойму за лепешками, размачивал и поливал коричневой жижей прикорневое пространство. Собрался дождь, хорошо промочив землю. Максим сидел дома, радуясь отдыху. Взялся читать – перед глазами вместо строчек стояли водокачка и шланг, протянутый между гряд, чтобы не задеть всходы. За окном начинался и переставал мелкий сеянец. Он натянул дождевик с капюшоном и вышел на улицу, прихватив бидон. Его маленькая плантация вошла в силу. Масса ягод теснила ботву. Надо было собрать урожай тех дней, что он отсутствовал. У колонки рядом с красавицей липой Максим невольно остановился. Весь пятачок вокруг чугунной станины был усыпан звездочками плодоножек. Это была клубника, торопливо сорванная внизу, тут же вымытая и съеденная, как едят чужое. Дед пропадал на своем участке, Толя, прораб, – тоже. Иногда они перекликались в глухие часы, ободряя друг друга. Вдоль реки издавна лепились садочки. Там хозяева дежурили по очереди, охраняя свое добро. Недавно ночные налетчики спилили пару взрослых вишен – легче и быстрее обобрать. Ягоды унесли с его огорода. Он спустился вниз. Тяжелые следы во многих местах пропечатались утюгом на листве. Навестили перед рассветом, когда еще не просто отделить глазами красное от зеленого.