Дмитрий Пименов - Гавриил. Только ветер

За три с лишним месяца Гавриил так ни с кем и подружился, пара слов – не больше. Ноябрь – тоска по дому, дальше началась зима, поэтому к тоске присоединилась пара этажей грусти, для шестилетнего мальчика и одно первое то является испытанием, а тут еще и эта зима. Он планировал подружиться с кем-нибудь весной, когда покажутся первые цветы из под снега… Хоть и находилась девятью этажами ниже и тремя километрами дальше, в окно не наблюдалось не единого цветочка или травинки, все это можно было увидеть лишь за забором. Однако мальчик отдал бы последний грамм своей крови, лишь бы минуту погулять на свежем воздухе. Ну иди пять минут… или больше. В конце концов три месяца без свежего воздуха для ребенка – испытание. Никаких игр на улице, никаких пробежек, им оставалось только гнить среди этих комнат. Мясо давали только раз в неделю, но большими кусками, в остальные дни кормили зеленью, кашами и вареными крупами, приправленными тоже зеленью.

Гавриил пошел в уборную, чтобы сделать утренний туалет, не любил он среди множества глаз приводить себя в порядок, потому что считал это дурным тоном. Его этому научила Майя. После обогнул комнату охраны. «Какой идиот додумался расположить ее здесь? Архитектор явно был кретином» – каждый раз думал мальчик, когда шел в процедурную, чтобы в очередной раз у него выкачали литры крови (так казалось мальчику). На самом деле брали по 400 грамм, но мальчики на то и есть мальчики, чтобы преувеличивать. Особенно если речь идет о ранах. Кровь брали каждое утро с промежутком в двое суток. Так поступали только с Гавром и еще тремя детьми: девочкой и двумя мальчишками. Значит их уже четверо: таких же, как он сам. Хотя по уровню интеллекта они обычные шестилетние или семилетние дети, кому-то на вид было даже десять, но Гавриил с ними почти не общался. Они для него были всего лишь детьми, пусть их особенности схожи, но они всего лишь дети: плачут, дурачатся. В то время, как Гавриил, казалось, единственный из обитателей этажа подходит к книжному шкафу и что-то берет оттуда почитать. Когда все остальные отвлекаются, чтобы поиграть друг с другом, Гавриил просит включить медсестру кино, потому что невозможно терпеть эти глупые мультики: кот бежит за мышкой, потом наоборот, лишь иногда кто-то что-то говорит и никакого сюжета, они просто гоняются друг за другом и причиняют друг другу боль, однако убить не спешат. Совсем, как люди, такая же бессмысленная жизнь, где все, даже твои близкие норовят сделать тебе больно, хотя и не желают тебе зла.

После процедур, в которые плюсом входили пара уколов и с десяток таблеток, нужно было идти в столовую и кушать эту противную еду (между прочим сегодня не воскресение, и мясом в столовой даже не пахло), смотреть, как малыши пускают слюни и спят за столом, а потом их трясут и орут на них. Но хуже всего был прожигающий взгляд темнокожего огромного санитара, который, казалось, смотрел только на Гавриила, хорошо, что после завтрака он уходил к лифту и можно было не видеть его еще десять часов. А там ужин и опять он…

Тот, кто успевал придти в общую комнату, имел право попросить включить добрую тетушку мед. сестру включить все, что тот пожелает. Кто не хотел смотреть или кто не успевал занять место (диванов было шесть, а детей в семь раз больше) играл в настольные игры или просто читал. Закон был один: класть на место то, что берешь. После обеда детей отвели в страшную зеленую комнату, в которой учили, как правильно писать, читать; в которой заставляли тебя что-то красить, лепить; в которой рассказывали о каком-то там космосе и каких-то там растениях, до которых детям не было интереса. Но не Гавриилу, хоть и приходил только, чтоб послушать о космосе и растениях, о динозаврах и мамонтах, но считать и писать он не любил, по крайней мере, здесь, для него это было так нудно, ведь он это все знает, а тут еще нужно повторять, повторять, повторять. Однажды он взял книгу с полки с названием «Расширение сознания и скрытые детали мира», прочитал ее, задал несколько вопросов по ней учителю, тот ничего не ответил, и на следующий день этой книги не стало на полке. Так произошло и со второй книгой. Наконец Гавриил понял, что лучше держать знания при себе: пусть все думают, что ты малолетний слюнявый идиот. И с тех пор он стал молча читать книги, стараясь не светить обложкой перед остальными, так безопаснее.

В этот день, второго февраля 1995-го года, Гавриил нашел друга в одной белокурой девочке. Счастью не было предела: не пришлось ждать весны.

В шесть часов пополудни заканчивалась занятие в «Послеобеденной школе Мистера „я прячу свою лысину длинной прядью“ с плохим запахом изо рта». Все дети разбежались кто куда, Гавриил спокойно направился к окну: так уже хотелось погулять. «Будет весна, будет и свежесть. Свежесть мысли» – размышлял мальчик, глядя в окно. Каждый раз ему приходилось занимать табурет у стола, чтобы посмотреть в окно на равнину, расстилавшуюся до самой воды: все гладко, ни одного дерева, иногда туда выходили люди, чтобы пострелять, иногда, чтобы устроить некий кросс. Вот же везет некоторым.

– Гавр. Гавриил! Тебя же так зовут, верно? – подошла сзади девочка и ткнула в бок ему пальцем.

– Ай, не тыкайся. Да, – лицо мальчика стало серьезным. – к вашим услугам, леди.

– Ах ты сердцеед, – хихикнула девочка, – знаешь, как умаслить даму. Ты думаешь, наверное… Ты… Ты не один такой. – девочка крутанула палец у виска.

– В смысле придурок? Это я знаю.

– Очень смешно. Ты понял, о чем я. – резвый детский голос сменился серьезным тоном. – Я тебя понимаю, все эти малыши не более, чем… чем малыши. Но не мы, верно? – мальчик кивнул. – Давай дружить, я, может и не такая умная, как ты, но и не такая глупая, как они. Как эти врачи. – последнее предложение она произнесла шепотом в его ухо.

– Да, и как я раньше не заметил. Твои глаза. Я таю. – щеки и нос мальчика налились кровью, девочка прикусила указательный палец и хихикнула. – Нет, правда. Я вижу ободки или как они там называются, у всех они просто окаймленные, а у тебя…

– Они золотые. Золотоглазка к твоим услугам. – девочка приподняла правую штанину и немного подогнула колени. – Ну ладно, Александра я. Фамилию не назову, они некрасивая, как наш учитель… и пахнет от нее не очень.

– Александра. Эх, так звали мою подругу. Мы дружили с ней с садика, я носил ее портфель, ходил с ней за ручку, рвал ей цветы, – мальчик отвернул голову к окну и мечтательным взглядом сверлил стекло. Потом вернулся с облаков. – Зачем я тебе это рассказываю, не знаю, никому не говори, ладно?

– Не стесняйся своих чувств, маленький ковбой.

– Что такое «ка-а-фбой»? – нахмурил мальчик брови.

– Не знаю, по телевизору шел какой-то вестерн… Да не смотри ты так. Это вроде бы кино про Дикий Запад, не знаю, папа так говорил.