Инесса Индиго - Ангел Маргариты

– Тут нужно чувствовать второе дыхание, непросто так заново рождаются. А чтобы идти дальше, вперёд.

– Ну да, вот я тут, как после рождения, – выдавив смущённую улыбку и пошевелив торчащими пальцами обнажённых ног, сказала я, – Или как в белом саване в чистилище…

– О-о, чистилище – это нечто круче, когда бывает жарко. – ухмыльнулся он, окинув взглядом скучную опустевшую реанимацию и по-прежнему не замечая, что я синею от холода и дрожу.

– Скорее наоборот, я тут у вас от переохлаждения умру, зуб на зуб не попадает.

– А-а… – он спохватился, будто очнулся от игры слов, и сообразив, в каком виде я под простынёй, сработал оперативно. Принёс из коридора шерстяное одеяло и заботливо укутал меня.

Обычный человеческий порыв, за который доктору в вишнёвой форме можно было бы дать премию имени Рошаля, пожимая руку, сказать большое спасибо, но тогда нас застали, как нашкодивших злоумышленников. Развязные медсёстры, предпочитающие сальные сплетни спасению жизней, и медик в наколках. Терапевта срочно куда-то отозвали, бабёнки пошумели, а после, как по незримой команде тоже разбежались. Они не забыли погасить свет в пустой реанимации, зато как-бы случайно забыли во мне иглу от капельницы и болезненный катетер, с помощью которого разноцветный цирк маниакального куратора Тома-гнома брал мои анализы. Смертью пытки и травля у морального урода не заканчивались. Я ещё была жива.

Мои просьбы, требования и крики не возымели действия на ряженый персонал больницы. Не известили отца и он отправился на поиски позабытой дочери сам. Но в дверях сумрачной реанимации его буквально отпихнули два новых шута в верхней одежде, подосланные в место, куда «вход посторонним без бахил строго запрещён». Девушка с парнем с видом крайней нужды вдвоём, как из племени диких обезьян, бросились за стекло в заветную закрытую дверь врачебного туалета.

– Вы кто вообще, где врачи? – возмутился мой отец, разумно не решаясь переступить запрещённую черту реанимационной в отличие от двух дебилов. – Инга, тебя тут что бросили, позвать заведующего?

– Мы пописать зашли, мы здесь работаем. – на полном серьёзе отвечали дебилы, которых, конечно, на видео снимать надо было, чтобы в эту «квалифицированность Александровской больницы» и психопатологии Тома-гнома кто-то поверить мог.

– Вы рехнулись совсем?! – приободрилась я, несмотря на безвыходность положения, начав орать, – Сюда же в трусах даже нельзя. Биотуалеты на улице, валите отсюда и врачей тащите! Папа, выгони взашей этих крыс, зови заведующего, они инструменты из меня не вытащили и специально посваливали все разом, фашисты!

Только на крики пациентки сбежалось двуличное племя разноцветных, возмущённо доделывать свою работу. А после уголовник с крестом покатил меня на отделение с перекошенным от необъяснимой ненависти лицом, дергая на поворотах и долбая обо все углы. В лучшем виде.

На пятом этаже нейрохирургии мне передали одежду. Саму меня передали уже другому завотделением и медсёстрам не из земного дна. Дно, матерясь, и попыхивая сигаретой вернулось к своим в логово, но наткнулось на неодобрение специалиста в бордовом. Они надвинулись друг на друга и с этого момента затянулся трёхдневный спарринг людей против бандерлогов, не понимающих, что «западло» добивать упавших, пытать пленных, бить и убивать детей с их матерями, предпочитая бить в спины.

– А чего эта вешалка так много на себя берёт, я не понял?! – прохрипела одна сторона, – Чё за кипиш из-за босячки, особенную что ли нашли? Пусть, как все говно жрёт!

– Запомни, ты, говноед хронический! – уверенно наехала противоположная сторона баррикад, – Ты здесь не должен своей тупой башкой что-то понимать. Не мучься. За тебя это сделаем мы, если ты без понятий. Если тебя и кучу твоих корешей сорвали с мест, если спецслужбы здесь в оцеплении, если журналюг отогнали, значит особенная! Заткнись и выполняй приказы. – и дёрнув сухого щетинистого зэка, как козла, за крестообразную бирюльку, которой он отметил возвращение из очередной козырной ходки, Хохмачёв добавил, – Эта девка во втором корпусе перекантуется под нашим зорким присмотром, а ты со своими, будешь внизу в оба за другим корпусом смотреть. Здесь в морге её мать, она умерла сегодня утром…

– У тебя девочка родилась! Красивая, горластая, чего ревёшь?! – расхохотавшись, бодро сообщила кабардинская повитуха русской кудрявой мамаше, измученной тяжёлыми родами. По местной сакральной традиции, кабардинка перерезав и завязав крикливой малышке с ясно-голубыми глазами пуповину, украдкой обмазала материнской кровью щёчки и губки, чтобы дитя росло здоровым и всегда румяным. Новорожденную начали обмывать и взвешивать работники роддома, а повитуха снова с недоумением глянула на досадные слёзы роженицы.

– Глупая, ребёночек у тебя живой, хороший родился. Ты что плачешь?

– Меня муж бросит, сын должен был родиться! А больше не забеременею, как врачиха из Нальчика сказала…

– Господь так располагает. Всё равно кровинка ваша с мужем, – хмыкнула мудрая повитуха, неодобрительно разглядывая страдающую мамашу, – У меня вон пятеро девок выросло, пока джигита с мужем дождались. Любит – не бросит. Тем более он же русский у тебя?

– Да, Лёнька…

– Тем более, – улыбнулась медсестра, укутав успокоившуюся мать в новые простыни и сунув ей под бок оглушительно кричащую малышку, отчего лицо женщины стало ещё более несчастным и она отвернулась. – Ты чего воротишься, дурочка? Корми своего ребёнка! Муж твой уже сюда рвётся. Как назвать решили?

– Не знаю… – тускло прошептала вымотанная мать, – Миша должен был родиться…

– Значит Машу принимайте.

– Не Машу, а Маргариту, – громыхнул молодой красавец-отец за спиной, стоя в волнении с валящимися на кафель пола цветами, – Маргариткой назовём, как цветок…

Кудрявая славянская красавица с массой недоброжелателей и горячих южных конкуренток даже во сне не могла представить, что похотливый муж, бредивший идеей наследника несуществующего состояния, души не будет чаять в заводной дочке с его глазками, носиком и губами. Одно лицо или «потрет», как косноязычно говорила тёща.

– Сына!!! – орал он на весь двор кабардинского дома с душистым виноградником и синеглазая малышка, откликаясь, бежала на встречу могучему и яркому отцу с раскинутыми руками.

– Ты совсем дурак, что ли? – с раздражением глядела на это всё жена с полотенцем и поварёшкой в руках, – Она же девочка, хорошенькая… Хочешь, чтобы «мальчиком» дразнили?

– Маргаритка! – ещё громче кричал и смеялся папа, подкидывая вверх свою девчачью копию, бойкую девочку с внешностью куколки, но мальчишеским характером, и всё свободное после работы время посвящая ей.